Огненный остров
Шрифт:
Он приказал подать лошадей, взял шляпу и, не дав жене, только о нем и думавшей, хоть что-то сказать, отправился в свою контору в Батавии; он и не поинтересовался, куда делся Харруш.
Впрочем, ничто не могло заставить его пожалеть о своем решении, поскольку в первый раз его дела представились ему в благоприятном свете; в первый раз ему удалось со значительной прибылью совершить сделки, которые еще вчера, казалось, могли принести лишь отрицательный результат.
Он вернулся домой очень веселым; впервые он узнал опьянение успехом, овладевающее самыми сильными
Эстер тоже была весела; но, увидев мужа, молодая женщина притворилась, будто дуется, что придало еще большее очарование ее смеющемуся личику.
– Друг мой, – произнесла она, – у меня к тебе много упреков.
– Они будут желанными; я испытываю потребность в огорчении, меня пугает радость, вызванная твоим счастливым разрешением, – ответил Эусеб, совершенно забывая присовокупить к нежданному выздоровлению жены удачную продажу большой партии кофе. – Говори.
– О! У меня, если ты не возражаешь, имеется длинный список; прежде всего скажу тебе, что нахожу очень дурным бросить меня в такой день, как сегодня.
– Каюсь, – сказал Эусеб, запечатлев на лбу Эстер поцелуй.
– Затем, – продолжала она, – как же тебе не пришло в голову привести ко мне этого бедного человека, который своими травами, тем, что вы называете народными средствами, не только спас мне жизнь – я дорожу ею лишь ради тебя, – но и дал ее нашему дорогому ангелочку?
– В самом деле, я совершенно забыл о бедняге Харру-ше! Где он?
– Он ушел.
– Ушел прежде чем я успел поблагодарить его, вознаградить за оказанную услугу и бескорыстие так, как он того заслуживал?
– Пока тебя не было, мне рассказали о том, что произошло; я подумала, что могу взять заботу о благодарности на себя, и велела позвать его.
– Сюда? – покраснев, спросил Эусеб; он испугался, что заклинатель змей мог рассказать Эстер о первой их встрече. – И что он тебе ответил?
– На мои изъявления благодарности – почти ничего, и решительное «нет», когда я заговорила о вознаграждении, умоляя его принять.
– Странно.
– Тем более странно, что он не захотел ничего из той пищи, что предложили ему слуги, выпил лишь немного воды и отказался покинуть беседку, где обосновался, чтобы спать под нашим кровом.
– Я найду его, Эстер, будь спокойна, и, надеюсь, нам удастся доказать ему нашу признательность.
– Но я не закончила, – продолжала молодая женщина.
– Что еще? – забеспокоился Эусеб.
– Вот что: я дарю вам самое прелестное маленькое существо, о каком может мечтать отец, ангелочка такого же белокурого, свежего, розового, такого же очаровательно пухленького и так же усеянного ямочками, как те, что окружают Пресвятую Деву, чей образ помещен в главном алтаре той церкви, где нас обвенчали, а этот жестокий и бесчеловечный отец сразу же оставил умирать от голода чудесный подарок, что я ему сделала.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Увы! – отвечала молодая женщина, по щеке которой тихо покатились две слезинки. – Ты сам знаешь, Господь дважды отказал мне в высшем счастье
– Ах, Боже мой! В самом деле, кормилица! – воскликнул Эусеб. – Господи! Прости меня, но я был так взволнован, до того потрясен сегодня утром, что уже не помнил себя.
– Вы прощены, – ответила Эстер. – И тем более прощены, что ваше безразличие совершенно не мешало нам обзавестись самой очаровательной в мире кормилицей.
– Ах так! И кто же позаботился о том, чтобы найти ее для нас?
– Кто! Да наш добрый гений.
– Не понимаю тебя.
– И все же я достаточно ясно выражаюсь; разве не стал для нас добрым гением тот бедный человек, который в своей простоте оказался более сведущим, чем врач, – одним словом, индиец.
– Харруш! Харруш привел тебе кормилицу? – изумился Эусеб. – Но надо же знать, что это за женщина, выяснить, где он ее нашел, откуда она, кто она!
– Уж не думаете ли вы, что бедняга, выхаживавший меня, захочет отравить нашего ребенка? Врач осмотрел ее и полностью одобрил этот выбор, так что я совершенно не боюсь вашего неодобрения; взгляните на нее, если хотите.
С этими словами г-жа ван ден Беек отодвинула одну из занавесок, окружавших ее постель, и показала ему молодую женщину, сидевшую с ребенком на руках и утопавшую в складках камки.
Это была негритянка; необычная ее красота поражала, хотя ее кожа цветом и глянцем напоминала эбеновое дерево; на вид ей было не больше шестнадцати лет.
Овал ее лица был совершенным; орлиный нос, тонкий у изгиба, слегка расширялся к ноздрям, вырезанным, как у породистой лошади, и таким же красноватым; рот несколько круглый, но алые, словно цветок фаната, губы не портили правильности ее черт, будто позаимствованных у греческой статуи.
Раннее материнство не отняло гибкости и изящества у ее стана.
Голова ее была покрыта сеткой из золотых и серебряных монеток и коралловых бусин, сквозь которую видны были ее слегка вьющиеся волосы, блестящие, черные как смоль; одежду ее составлял саронг из белого в красных цветах батиста.
Эусеб остался равнодушным к ее появлению.
Она ничего не напоминала ему, не вызывала никаких опасений.
Секрет его спокойствия был в том, что утром он удачно заключил несколько жалких сделок.
Денежные успехи отличаются тем, что тот человек, кому они достались, немедленно обретает полное доверие к тому, что зовет своей звездой, и, каким бы опытным он ни был, до нового переворота в судьбе верит в собственную неуязвимость.
Ему показалось несколько странным, что у Харруша, заклинателя змей, такие знакомства; но ему сказали, что юная негритянка принадлежала богатой даме из колонии и огнепоклонник купил у нее девушку от имени Эстер; поскольку его жену она устраивала, поскольку доктор одобрил этот выбор и цена за нее была не слишком высокой, он не стал возражать, позволил ей войти в число домочадцев и не обращал на нее более никакого внимания.