Огненный шторм
Шрифт:
— Вообще-то катер у меня уже есть, — говорит.
— Катер лишним не бывает.
— Ничего подобного, — говорит он. — Одного уже многовато. Сплошные хлопоты, ремонт и расходы. Геморрой. А два — сразу инфаркт. Сколько просите?
— А сколько не жалко?
— Две штуки.
— Четыре.
— Три, — предлагает он. — Это еще не предложение. Так, гипотеза.
— Встречная гипотеза — три с половиной. Наличными.
Седые брови сходятся на переносице.
— Вы его что, угнали?
— Он мой. Бумаги в порядке.
— Я сам юрист, — улыбается он. — Можно осмотреть судно?
Через три часа открываются банки, и еще через полтора часа я схожу на пристань с тридцатью пятью сотенными купюрами в бумажнике. Прощай, катерок. Прощай, последняя память о папе. Ты был моим домом одну ночь, всего-то часов десять, но я к тебе привязался.
Теперь я бездомный. Щепка в водовороте Манхэттена. Люди проезжают мимо на велосипедах. Пробегают трусцой. Слишком много народу. Все незнакомые. Да, но именно этого тебе и надо — ты же хочешь замести следы. Куда же я иду и что я делаю?
Детская площадка неподалеку от причала. Дети смеются. Меня туда тянет. Дети — это как-то безопасно. А их родители кажутся более благонадежными, чем прочие незнакомцы. Сажусь на скамейку у песочницы.
Идет время. Минуты. Часы. Прокручиваю в голове события минувшей ночи. Снова и снова. Не верится. Иду купить себе хот-дог в киоске. Лимонад. Когда я открываю бумажник, чтобы заплатить, продавец замечает пачку сотенных. Наблюдательный. Осторожнее, Джек. Это большой город.
Иду обратно на площадку. Ем хот-дог. Полуденное солнце бьет в глаза. Не спал целую ночь. Веки набухают и весят тонну. Откидываюсь. Несколько минут клюю носом. Потом какой-то малыш падает с качелей и вопит, и я просыпаюсь.
Кто-то на меня смотрит. С соседней скамейки. Девушка. Миленькая. Очень. Когда я смотрю на нее, сразу отводит глаза. Блондинка, длинные волосы. Открытая тетрадка. Ручка. Что-то вроде школьной формы. Юбка. Блузка. Гольфы. Видно голые бедра. Сексуально.
Смотрю в сторону. Через несколько секунд чувствую, что она опять на меня смотрит. Поворачиваю голову. Глаза встречаются. Разом отводим взгляд. Разом смотрим снова. Оба смущенно хихикаем.
— Привет, — говорит. Заговаривает первая. Вот они, нью-йоркские девушки. Не стесняются.
— Добрый день, — отвечаю.
— Ты так крепко заснул. Даже храпел.
— Ночь не спал, — говорю я ей.
— Вечеринка?
— Хуже.
— А что тогда?
Отвечаю вопросом на вопрос:
— А что это за форма?
— Ой, представляешь, нас в «Дрерли» заставляют это носить. Кошмар, правда?
— Это твоя школа?
Она смеется. Чудесный смех. Красивые зубки. Светлые волосы блестят на солнце.
— Ты откуда приехал?
— Что? Почему ты спрашиваешь?
— «Дрерли» — одна из самых известных школ в городе. Я думала, все о ней слышали.
—
Глядит на меня. Испытующе. С любопытством. Немного опасливо. С большим интересом.
— Ты тут с родителями? Или с друзьями?
— Нет, один.
— Круто, — говорит она. А потом, после секундного размышления: — Ты случайно не сексуальный маньяк?
— Что?
— Это я так, проверяю. Девушка должна быть осторожной. Вдруг ты пристукнул родителей, спалил дом и подался в бега?
— Нет.
— Но ты же в бегах, да?
— Не люблю, когда меня расспрашивают.
— И я не люблю, — говорит она. — Можно, я сяду на твою скамейку?
Киваю. Она подходит. Плюхается на скамейку рядом со мной. Пахнет приятно.
— Меня зовут Райли, — говорит она. — Для друзей — Рай.
— В смысле не ад?
— Это с какой стороны посмотреть, — смеется она. — А у тебя имя есть?
— Джек.
— Джек, а ты часто гуляешь на детских площадках?
— Я не знаю города. Решил, что тут спокойнее, — дети же.
Лицо у нее светлеет.
— Здесь действительно спокойнее. Только крысы водятся. Вылезают, когда темнеет. Дети уходят, крысы приходят.
— А ты что тут делаешь, Рай?
— Уроки. — Она показывает тетрадку. — Сочинение по английскому. Описать сценку из жизни. Не больше двухсот слов. Попробуй-ка опиши хаос, когда у тебя не больше двухсот слов.
Оглядываем площадку. Маленький мальчик плачет, потому что натолкнулся на маленькую девочку и упал. Девочка тоже плачет. Вопит младенец — мама меняет ему подгузник. В песочнице двое мальчишек швыряют друг другу песок в лицо. Чей-то папа у горки кричит что-то в мобильник, абсолютно не замечая, что его ребенок примеривается нырнуть за бортик горки и сломать себе шею.
— Понимаю, — говорю. — Кажется, у тебя на уроках английского приветствуется творчество. Мы в школе только и делаем, что читаем «Дэвида Копперфилда».
— Обожаю Диккенса.
— Я тоже, но читать по книжке в полугодие… Я за первые же выходные ее проглотил.
— Ничего себе, — говорит Райли. — Длинные были выходные, наверное. А у тебя там вечеринок не устраивают?
— Бывает.
— Обожаю вечеринки, — лукаво признается она. — Такое совпадение — одна моя подружка как раз сегодня устраивает вечеринку. Хочешь сходить, Джек?
Райли, пойми меня правильно. Есть вещи, которых ты не знаешь, а я не могу рассказать. Во-первых, я спасаю свою шкуру. Во-вторых, у меня осталось всего два чувства — потрясение и горе. Я утратил отца и мать. Детство. И наконец, на свете есть Пи-Джей.
— Спасибо. Очень мило с твоей стороны, но я не могу. В другой раз.
Она надувает губки. Действенный ход.
— Почему?
— Мне сейчас не потянуть шикарную манхэттенскую вечеринку.
— Брось, будет совсем не скучно. Повеселимся. Сходи, сам увидишь!