Огненный столб
Шрифт:
— Твой бог — ложь и сон. Я призову против тебя Амона. Я призову Пта и Тота, Осириса и Исиду, Гора, Сета…
Моше выслушал это перечисление богов с нерушимым спокойствием и, когда царь исчерпал свои познания, сказал:
— Мой бог один, и имя его могущественно. Так ты освободишь мой народ?
— Я не освобождаю рабов, которые мне еще нужны.
— Это Господь делает тебя таким непреклонным. Что ж, смотри и ты увидишь доказательство его мощи.
— Что, новые фокусы? Руки прокаженного? Превращение воды в кровь?
— Проси, и тебе будет дано. — Моше
Томительно долго ничего не происходило. Если бы стража могла наброситься на Моше, она бы успела это сделать. Жрецы неотрывно глядели туда, куда указывал пророк апиру, словно их воля была полностью подчинена ему. Только царь еще имел силы сопротивляться. Преодолевая мощь руки бога, возложенной на него, он почти встал с трона, но тут по толпе пронесся ропот. Первыми шум подняли люди, находившиеся выше по течению и не дошедшие до места царской церемонии. Нофрет показалось, что этот полустон, полувопль пришел сюда из самой Нубии.
Река, успокоившаяся после разлива, отливала голубым под солнцем и коричневым в тени, темно-коричневым, цветом Черной Земли. Кое-где, под деревьями и среди тростников, вода была зеленой, под облаками становилась серой, под ветром покрывалась белой пеной.
Теперь в реке бежало новое течение. Шум, доносившийся сверху, приблизился и стал яснее: «Кровь! река обратилась в кровь!»
Вода стала почти красной. Нофрет видела такой цвет у земли. Красной Земли, а мореходы рассказывали, что иногда вода в море тоже краснеет, рыба, живущая в нем, умирает, и люди, которые ее ели, тоже умирают от рези в животе.
— Превращение воды в кровь, — произнес Моше спокойно и четко среди криков толпы, — это, как ты сказал, простой фокус, шарлатанство — Он помолчал. — Так ты освободишь мой народ?
Царь не мог оторвать глаз от реки, скованный ужасом, но в глазах его ясно читался гнев.
— Нет, — ответил он. — Я никогда не сделаю этого.
60
Вся вода в Египте была из реки. Ею поливали поля, ею наполняли колодцы. Поэтому теперь все колодцы, все цистерны, все каналы были полны кроваво-красной воды.
Вода была не такой густой, как кровь, но пахла железом. Только та вода, которую люди набрали прежде, чем река изменилась, оставалась пока чистой и неиспорченной. В этих нескольких кувшинах и бурдюках была вся вода и Египте, годная для питья; весь запас воды для людей и животных, до тех пор, пока бог апиру не решит, что можно снять проклятие.
Так говорили в городе и даже во дворце. До Нофрет доходили разные слухи. Она ушла с берега реки вслед за остальными, шагая рядом с Моше, и не удивилась бы, если бы толпа набросилась на них и разорвала в клочья, но никто не двинулся с места. Для них освободили путь, словно для царской процессии: от речного берега до самого дворца.
Нофрет меньше всего хотелось туда возвращаться, но их вел Моше, неспособный понять, почему дворец может оказаться не лучшим убежищем. Наверное, так уж он был воспитан. Дворцы всегда давали ему укрытие,
Им не причинили никакого вреда. Никто к ним не приближался, никто не останавливал их. Много позже, в тот же день, Нофрет выглянула из дверей, но стражников там не было. Казалось, во всей этой части дворца кроме апиру не осталось никого.
Вода в гостевом доме была чистой, как и в цистерне позади него. Иегошуа, обследовав окрестности, вернулся со связкой жирных гусей, ощипанных и выпотрошенных, и сообщил, что остальному дворцу не так повезло. По его словам, гусей ему преподнес перепуганный чиновник, умоляя снять заклятие с его колодца.
— Господь поступит так, как захочет, — сказал Моше. Некоторое время он молился вместе с Агароном, но потом вышел, чтобы поговорить с Эфраимом. Никто из апиру не спросил его, что и как он сделал на реке, да им и не нужно было спрашивать — они свято верили в могущество бога, говорившего устами своего пророка.
Нофрет не знала что и думать. Она была упряма и не менее непреклонна, чем сам царь. На месте Рамзеса она бы тоже не уступила горстке бандитов из пустыни.
Люди царя разошлись по Двум Царствам, успокаивая народ, вознося молитвы, чтобы умилостивить своих богов. О боге апиру не говорилось ни слова.
Моше оставался невозмутимым.
— Господь только начал, — говорил он.
Семь дней вода в реке была красной и ни для чего не пригодной. Люди берегли остатки чистой воды как зеницу ока. На базарах и полях случались драки. Скот разбежался в поисках воды, поскольку из реки пить было невозможно.
В реке вымерла вся рыба, и речные птицы, питавшиеся ею, тоже умерли. Только крокодилы были сыты и довольны. Они ели дохлую рыбу и птиц, пили воду из реки, и ничего плохого с ними не делалось.
На рассвете седьмого дня вдоль реки снова пронесся вопль. Сквозь сон Нофрет подумала, что ей снятся шум деревьев под ветром или отголоски далекой битвы, но, просыпаясь, все яснее слышала крики.
Она соскочила с кровати. Соседняя кровать Мириам была пуста, всех остальных тоже не было. Нофрет нашла их на крыше гостевого дома, сзади примыкавшего к дворцовой стене. Отсюда были видны река и толпы народа на берегу. Некоторые с криками плескались в воде, не обращая внимания на гниющую рыбу и крокодилов.
Мутная река разлилась широко, и цвета крови в ней уже не было. Нофрет подумала, что река, наверное, очистилась везде, от Нубии до Дельты, кровавая вода исчезла из всех колодцев, цистерн и с полей, пропахших дохлой рыбой.
Люди плясали, пели, славили богов. Никто не смотрел в сторону дворца, на чужеземцев на его стене. Нофрет была рада этому. Лучше, когда тебя не замечают, чем когда винят за свои страдания.
— Это еще не все, — сказал Моше.
Река очистилась, но дохлой рыбы в ней было так много, что даже крокодилы не могли пожрать ее всю. Земледельцы справлялись с ней лучше: дохлая рыба — прекрасное удобрение. Только вонь стояла неописуемая.