Огненный волк
Шрифт:
На левом запястье Милавы Огнеяр заметил полоску чеканного обручья из дешевого серебра, какие сотнями делают сереброкузнецы Чуробора и продают на торгу прямо из ларя. Плохое серебро быстро темнеет, но обручье Милавы было еще светлым, видно, его изготовили совсем недавно. Не раньше жатвенных торгов этой осени. Оно означало, что девушка выдержала испытания по домашним и полевым женским работам, вступила в круг взрослых невест и теперь вольна выбирать себе жениха. Огнеяру было приятно увидеть у нее невестино обручье – знак воли и никому еще не отданной любви. Он взял руку Милавы
– Отчего же не хочешь показать? – спросил он, обращаясь к затылку отвернувшейся Милавы. – Может, я его у тебя попрошу?
– Глупостей-то не болтай! – сурово, даже с легкой обидой ответила Милава. Уж не за дурочку ли он ее считает? – Ты – княжич, тебе надо на княжне жениться.
– На княжне? – Огнеяр насмешливо свистнул. – Да я в жизни ни одной княжны не видал, не знаю, какие они и бывают-то.
– Ну, на боярской дочери, – не сдавалась Милава. – Или на воеводской.
– А воеводские дочери меня боятся. Говорят, не человек я.
Милава обернулась и посмотрела наконец ему в лицо. Огнеяр старался сохранить веселый вид, но это оказалось нелегко. В самое сердце его вдруг уколола тревога – а вдруг она сейчас скажет, что тоже боится его?
А Милава смотрела ему в глаза, как будто старалась заглянуть поглубже и понять, правда ли это все. Взгляд Огнеяра показался ей напряженным, он не вязался с веселым голосом, и в глазах его была тревога. Милаве вдруг стало жалко его – кто он ни есть на самом деле, а живется ему, как видно, нелегко.
Ничего не решив, Милава опустила глаза, а потом сама поднесла руку к руке Огнеяра, державшую поводья, и прикоснулась к ней обручьем. Огнеяр усмехнулся – он понял ее. Его собственные серебряные браслеты, бляшки пояса, оклады оружия всю жизнь помогали ему убедить окружающих, что он не принадлежит к нечисти, боящейся серебра. Он – оборотень, но не зверь в человеческом теле, а бог!
– А мои-то – или не видишь? – Он улыбнулся и встряхнул рукой, показывая тяжелый, старинной работы – из ларей деда Гордеслава – браслет.
– Вижу. – Милава сама была смущена своей проверкой. – Твои-то – я не знаю какие, а мой – настоящий, из чистого серебра.
– Так не будешь меня бояться? – тихо и весело спросил Огнеяр, чувствуя, что еще немного – и последний лед между ними будет сломан.
– Не буду.
Милава подняла глаза к его лицу и наконец-то улыбнулась. Видно было, что ее саму радует это решение. Огнеяру хотелось смеяться: вместо багрового Подземного Пламени в нем вдруг вспыхнула яркая невесомая радуга. Милава отчаянно нравилась ему, и небывалым, нежданным счастьем казалось то, что она признала его человеком. Поверила ему. Среди зябкой осени она была ярким, свежим весенним цветком, и в самое сердце Огнеяра вдруг повеяло весной.
Но путь оказался недолгим, Брезь впереди уже придержал коня и ждал на перекрестье набитых троп, пока подтянутся все чуроборцы. Одна тропа отсюда вела прямо к займищу Вешничей, а вторая уводила к берегу Белезени, к охотничьим угодьям.
– Вам туда, княжич! – завидев подъезжающего Огнеяра, Брезь махнул рукой к реке. –
Огнеяр соскочил на землю и снял Милаву с коня, не дожидаясь, пока подойдет ее брат. На прощание она как будто искала его взгляда, словно хотела еще что-то спросить, сказать, но, ступив на землю, молча отвернулась и пошла навстречу Брезю.
– Спасибо и вам, что путь указали, – безучастно ответил парню Огнеяр, с трудом оторвав взгляд от Милавы.
Ему вдруг стало скучно, предстоящий лов утратил привлекательность. Но, не желая этого показывать, он отвернулся и вскочил в седло.
Попрощавшись, брат и сестра пошли прочь по тропинке, а отряд из трех десятков всадников стоял неподвижно. Огнеяр смотрел вслед удаляющейся девушке, так похожей на зайчонка в своем сером полушубочке, и совсем не думал о кабанах. Чего ему еще искать, кого ловить? Ему вдруг показалось, что на всем свете нет дороже и желаннее добычи, чем эта невысокая сероглазая девушка с тяжелой светло-русой косой; она удалялась, а ему вдруг стало неуютно, словно с ней уходило от него что-то очень хорошее, незаменимое. Что-то хорошее в нем самом, разбуженное ее приветливым взглядом, чего и сам он еще не понимал.
Тряхнув волосами, Огнеяр развернул коня и поскакал в обход ельника, высматривая следы. Хватит Ладе над ним потешаться, он не за тем ехал. В стылом воздухе Огнеяр чуял запах кабанов, наевшихся за ночь и устроившихся на дневную лежку где-то неподалеку. Стая растянулась вслед за ним, а Тополь догнал Огнеяра.
– А зря мы Трещагу там бросили, – сказал он на скаку. – Надо бы сразу порасспросить. Не верю я, чтобы он за сестру больше года зло таил и молчал. С тех пор двадцать раз мог бы попытаться.
– И двадцать раз шею свернуть! – бросил Кречет, расслышав его слова.
Огнеяр не ответил, но слова Тополя напомнили ему о том, о чем он не забыл бы и сам, если бы не девушка. Видит Мудрый Велес, ему и без нее есть о чем тревожиться!
Заметив наконец свежие следы, Огнеяр пересчитал их взглядом – где-то в ельнике устроились на лежку две взрослые свиньи с шестью подросшими поросятами и молодой кабан. Взмахом руки он послал отроков в обход ельника, оставшиеся спешились, стали привязывать лошадей, готовить рогатины.
– А ты чего хотел? – вдруг ответил Огнеяр на последние слова Тополя, когда больше никого рядом с ними не осталось. – О чем его спросить? Что князь-батюшка на меня нож наточил? Это я и сам знаю!
В голосе его были злоба и горечь. И даже Тополь, хорошо его знавший, не понял, кто говорит сейчас в Огнеяре – человек ли, зверь ли?
Поздно ночью у ворот Чуробора раздался знакомый вой трех десятков голосов. Стая вернулась с охоты. Она не стала бы так выть, если бы потеряла вожака. Но она его не потеряла. Издалека, через весь посад и детинец, сквозь плотно задвинутые заслонки окон, сквозь толстые бревенчатые стены терема князь Неизмир различал в хоре Стаи голос Огнеяра. В последние года мало выезжая из Чуробора, Неизмир разучился отличать зяблика от зимородка, но голос Огнеяра узнал бы среди сотни волчьих голосов.