Огнепад (Сборник)
Шрифт:
– Если они нападут, что мы будем делать? – спросила Мишель.
– Выясним, что сможем, пока будет поступать информация. Станем отбиваться, пока хватит сил.
– Если хватит… Оглянись, Исаак. Мне плевать, насколько эта штука недоразвита. Просто скажи мне, что мы не безнадежно отстали.
– Отстали – само собой. Насчет безнадежно сомневаюсь.
– Раньше ты пел по-другому.
– Ну и что? Всегда есть способ выиграть.
– Если бы это сказала я, ты бы уже кричал про розовые очки.
– Тогда бы так и было. Но сейчас это говорю я, поэтому перед нами теория игр.
– Опять теория игр? Господи, Исаак…
– Нет, послушай. Ты думаешь об инопланетянах как
– Откуда ты знаешь, что нет?
– Потому что нельзя заботиться об отпрысках, которые находятся в световых годах от тебя. Они сами по себе, а мир огромен, безразличен и опасен, и большинство из них не выживет, понимаешь? Лучшее, что ты можешь сделать, – наплодить миллионы детишек и искать слабое утешение в том, что по слепой случайности хоть кому-нибудь из них повезет. Млекопитающие так не мыслят, Мишель. Хочешь земных аналогий, вспомни семена одуванчика. Или селедку.
Слабый вздох.
– Значит, они межзвездные селедки. Только это не значит, что им не под силу нас раздавить.
– Но они-то про нас ничего не знают – заранее, по крайней мере. Семя одуванчика понятия не имеет, с чем ему придется столкнуться, когда прорастет. Может, вокруг ничего не будет. Может, полудохлая лебеда, которая тут же зачахнет. А может, ему дадут такого пинка, что оно долетит до Магеллановых облаков. Семя не знает, а универсальной стратегии выживания в природе нет. То, что против одного игрока – козырь, против другого – шестерка. Поэтому приходится тасовать стратегии согласно вероятностям. Это игра краплеными картами, и в целом она дает наилучший средний выигрыш. Но, по крайней мере, пару раз ты обязательно лоханешься и выберешь неверное решение. Такова цена игры. А это значит, что слабые игроки не просто могут выиграть у сильных; по статистике, они иногда обязательно выигрывают.
Мишель фыркнула.
– И это твоя теория игр? Камень – ножницы – бумага со статистикой?
Может, Исаак не уловил отсылки, потому задержался с ответом – как раз настолько, чтобы обратиться к КонСенсусу за ссылкой, – а затем расхохотался:
– Камень – ножницы – бумага! Точно!
Несколько секунд лингвист переваривала его реакцию:
– Очень мило с твоей стороны, но это сработает, если противник слепо перебирает варианты. А это совсем необязательно, если знать заранее, с чем будешь иметь дело. Господи ты боже мой! Они столько знают о нас…
Они угрожали Сьюзен. Причем конкретно ей.
– Они не могут знать все, – настаивал Шпиндель. – И принцип действует в любом сценарии, связанном с неполной информацией, не только в предельном случае невежества.
– Но не так хорошо.
– Хоть как-то действует, и это наш шанс. Пока карты не сданы, неважно, насколько хорошо ты играешь в покер, а? Вероятность получить хорошую сдачу не меняется.
– Так вот во что мы играем. В покер.
– Скажи спасибо, что не в шахматы. Тогда бы нам точно пришел конец.
– Эй, из нас двоих мне полагается быть оптимисткой.
– Ты и есть оптимистка. Это у меня юмор висельника прорезался. Мы все вошли в историю на полдороге, играем свои роли, как можем, и все умрем до конца представления.
– Узнаю моего Исаака, мастера боев без победителя.
– Победить можно: победителем будет тот, кто точнее угадает, чем обернется дело.
– Значит, ты просто гадаешь?
– Угу. Только без информации невозможно толково гадать. И мы можем оказаться первыми, кто выяснит, что случится с человечеством. Пожалуй, по одному этому факту нам уже обеспечен проход в полуфинал.
Мишель долго не отвечала. Когда она снова заговорила,
– Извини?
– Ты тогда сказал «из незаметного в неуязвимого». Помнишь?
– Угу. Выпускной бал «Роршаха».
– Как думаешь, скоро?
– Понятия не имею. Но вряд ли мы прозеваем этот момент. Вот почему мне кажется, что он не нападал на нас.
Должно быть, Мишель вопросительно на него взглянула.
– Потому что, если он за нас возьмется, это будет не ласковый шлепок по заднице, – объяснил он. – Когда эта сволочь очнется, мы заметим.
Краем глаза я уловил за спиной какое-то движение, развернулся в тесном проходе и еле сумел проглотить вскрик: что-то едва различимое, многорукое вывернулось из-под взгляда и нырнуло за угол, тут же сгинув.
Да не было его там! Не могло быть. Померещилось…
– Ты слышала? – спросил Шпиндель, но я сбежал на корму прежде, чем Мишель успела ответить.
* * *
Мы спустились так низко, что невооруженный глаз больше не видел диска – едва замечал кривизну поверхности. Мы летели прямо в стену, в бескрайний сумрачный простор кипящих грозовых туч, растянувшийся во все стороны до бесконечно далекого горизонта. Бен заполнил половину Вселенной.
А мы продолжали падать.
Далеко внизу «чертик» уцепился колючими кранцами, похожими на лапы геккона, за ребристую шкуру «Роршаха» и разбил там лагерь. Он облучал поверхность рентгеном и ультразвуком, простукивал ее пытливыми пальцами и слушал отзвуки, ставил крошечные заряды взрывчатки и отмерял эхо взрывов. Он рассеивал семена как пыльцу: тысячи крошечных зондов и датчиков – автономных, близоруких, придурковатых и одноразовых. Большинству предназначалась роль жертвы, умиротворяющей слепой случай; лишь один из сотни продержался достаточно долго, чтобы передать по телеметрии полезные данные.
Покуда наша передовая разведка вела съемку окрестностей, «Тезей», падая с небес, рисовал масштабные карты. Он уже в свой черед сплюнул тысячи одноразовых зондов, распределил их в пространстве и теперь собирал стереоскопическое изображение с тысячи точек зрения одновременно.
В жилых отсеках корабля собирался лоскутный образ. Шкура «Роршаха» на шестьдесят процентов состояла из сверхпроводящих углеродных нанотрубок. Его внутренности оказались, в основном, пусты, но в некоторых полостях даже была атмосфера. Никакая форма земной жизни не продержалась бы там и секунды: радиационные пояса и электромагнитные поля прихотливым образом обвивали конструкцию, просачиваясь внутрь. Местами радиация была настолько мощной, что вмиг обратила бы в пепел обнаженную плоть. Более спокойные заводи за то же время просто убивали: заряженные частицы с субсветовыми скоростями мчались по невидимым трекам, хлестали из зияющих дыр, вертелись в объятиях магнитных полей, какими не погнушалась бы и нейтронная звезда, вырывались на открытое пространство и вновь ныряли в черную тушу. Изредка на поверхности набухали и лопались нарывы, выпуская облака микрочастиц, которые, будто споры, засеивали пояса Ван-Аллена [39] . Больше всего «Роршах» напоминал гнездо свившихся друг с другом не до конца разобранных циклотронов.
39
Пояса Ван-Аллена – кольцевидные зоны высокой концентрации заряженных частиц, создаваемые магнитным полем планеты.