Огнерожденный
Шрифт:
– Как я рад! – быстро сказал ученый, хватая гостя за рукав. – Заходи, заходи! Я услышал шаги на лестнице и решил что это ты. К счастью, я не ошибся.
– Доброго вечера, – поздоровался Фарах.
– Что? Да! И тебе, конечно, тоже. Ну не стой же, проходи. Все уже готово. Просто замечательно, что ты вырвался из приюта. Ума не приложу, с чего это Састион так раздобрился.
Воспитанник почувствовал, как кровь прилила к щекам. Он знал – с чего. Проклиная шпионскую роль, Фарах пообещал себе, что ни за что не выдаст Ламераноса. Даже если у него обнаружатся полные жизнеописания настоятелей храмов Сальстана,
Ученый за рукав втащил гостя в прихожую и захлопнул двери. Пока он возился со сложным механическим замком, Фарах огляделся. Прихожая выглядела совершенно обычно. Стены, пара табуретов, ящик с потрепанной обувью. В деревянную стену, покрытую зеленой комковатой штукатуркой, был вбит большой крюк. На нем висел заштопанный плащ, хорошо знакомый Фараху. Окинув взглядом небогатое убранство коридора, подмастерье ощутил разочарование. Ему казалось, что прямо с порога должны начаться чудеса. Где же чучела диких зверей? Где стопы книг, карты, доспехи времен войны за Пустоши?
– Пойдем же пойдем, – засуетился Ламеранос, распахивая двери, ведущие в комнаты. – Не раздевайся. У меня прохладно.
Войдя в большую залу, что служила ученому и кабинетом и гостиной, Фарах довольно хмыкнул. Комната ученого была полной противоположностью пустой прихожей и оправдала все его ожидания. Просторная, с высоким потолком, она была заставлена различными штуками, взывавшими у Фараха почтительный трепет. Тут оказались и чучела животных, и деревянные макеты замков, и странные конструкции из жердей, напоминавшие колодезных журавлей. Все стены были увешаны холстами с рисунками. Среди них встречались карты Сальстана, наброски загадочных животных и рыб, и даже была большая картина изображавшая человека с наполовину снятой кожей. Всю дальнюю стену занимал огромный шкаф с множеством дверок, украшенных затейливой резьбой. Одна из них осталась приоткрытой, и Фарах заметил, что за нею скрываются толстые книги, переплетенные в кожу.
– Ну, проходи. Будь как дома. – Сказал Ламеранос.
Он подвел гостя к окну. Здесь стоял огромный стол, заваленный всякой всячиной: пустыми стеклянными бутылками, листами пергамента, книгами, перьями и прочей мелочью, что имеет обыкновение скапливаться на столах. Вообще же в комнате ученого царил страшный беспорядок. Фарах мимоходом успел удивиться, – как Ламераносу удается находить здесь то, что ему нужно. Но потом он увидел, на что ему указывает ученый, и тут же забыл обо всем прочем.
Напротив окна стояла большая деревянная тренога. К ней крепилась деревянная же труба, залитая черным лаком. Ее толстый конец смотрел в окно, забранное чистейшим стеклом, а узкий призывно поблескивал окуляром.
– Телескоп, – с гордостью произнес Ламеранос. – Линзы сделаны гильдией стекольщиков по моему проекту. Обошелся мне в крупную сумму, но он того стоит. Самый лучший во всем Таграме, да и во всем Сальстане.
Фарах зачарованно смотрел на телескоп. На черном лаке плясали блики свечей, тренога блестела медью, и в целом он производил впечатление таинственного устройства, чуть ли не колдовского прибора. Конечно, Фарах уже слышал про телескопы. Ламеранос рассказывал им про оптические свойства стекла и про подзорные трубы, сделанные гильдией кузнецов по заказу военных. Но одно дело слышать, и совсем другое видеть
Ученный оценил внимание, оказанное воспитанником его изобретению. Он довольно откашлялся, разгладил бороду и сказал:
– Вскоре мы им воспользуемся. Погода нынче ясная, ни единого облачка. Нам повезло.
– Потрясающе, – отозвался Фарах. – Он такой… Красивый.
– Это пустяки, главное, что он полезен. С его помощью я сделал одно открытие, но пока не оповестил о нем коллег. Надо бы уточнить расчеты, проверить вычисления…
Ламеранос придвинул к Фараху стул, смахнул с него пыль и предложил:
– Присаживайся. Пока побеседуем. Надо немного подождать, пока наступит полночь. Тогда будет лучше видно.
Фарах послушно присел на стул и обвел комнату ученого восхищенным взглядом. Его приводило в восторг собрание таинственных предметов и загадочных устройств. Он чувствовал некое благоговение, словно находился в Храме. Такое сравнение вдруг показалось ему кощунственным, и воспитанник смущенно откашлялся.
Ученый истолковал смущение гостя по-своему.
– Вина? – осведомился он. – Или горячего чаю? Не стесняйся. У меня есть потрясающий чайный сбор, с юга Каван-сара. Из Башмина. Говорят, что он собран в знаменитой Долине Слез, расположенной рядом с этим прекрасным городом.
Фарах снова кашлянул, но на этот раз, скрывая улыбку. В Долине Слез, что располагалась рядом с Башмином, не росло ничего кроме сорняков. А башминский чай считался на юге самым отвратительным. Подмастерье хотел сказать об этом ученому, но постеснялся.
Ламеранос пожал плечами и принес из соседней комнаты два глиняных стакана с красным вином.
– Ну что ж, – сказал он. – Сели за стол, теперь можно и поговорить. Ну-с, воспитанник Фарах, что ты знаешь о звездах? Не смущайся, я не давал вам этого на уроках, отвечай, как можешь.
– Звезды – это капли огненной крови Энканаса, – ответил Фарах припоминая занятия с Састиом. – Он пролил их в битве с братом своим, Тайгреном. С тех пор эти капли так и сияют среди тьмы, даже ночью напоминая нам о великой битве.
– Это тебе рассказали в приюте?
Фарах кивнул и отчего-то почувствовал себя неловко, словно сказал глупость. На самом деле, о звездах ему рассказывал еще дед, а Састион лишь подтвердил его слова. Фараху всегда нравилось смотреть на звезды. Еще живя в Эшмине, в ясные вечера он часто разглядывал ночное небо, представляя себе схватку богов.
– Капли крови бога, – задумчиво повторил Ламеранос. – Ответ достойный поэта, а не жреца. Ладно. Слышал ли ты имя Периама Таграмского, ученого, что жил полвека назад?
– Да, в одной из книг, что вы мне дали, это имя упоминалось. Кажется, он первым сделал точные песочные часы.
– О да. Но знаменит он вовсе не этим. Вот что, мой мальчик. Сейчас я расскажу тебе о звездах то, что ты еще не слышал. Предупреждаю – сия теория нелюбима жрецами. Полвека назад, когда Периам высказал ее, поднялся большой шум. Тогда жрецы проклинали ученых и призывали власть к запрету таких мыслей. По счастью, отец Виля был прогрессивным монархом. Гонений удалось избежать, но с тех пор обсуждения теории не выходили за пределы ученых советов. Но, ты мог слышать ее от наставников, как пример ереси. Так что, если сомневаешься в чем-то, лучше скажи заранее.