Огнетушитель для дракона
Шрифт:
Пока я предавался смутным подозрениям, студент тоже о чем-то усиленно думал, изучая карту.
– Мне кажется, ваша похищенная драконша может быть ещё там, на стройке, – глубокомысленно провозгласил он. – Или в посёлке у Енисея.
– Драконица, – поправил я.
– А есть разница?
– Есть. Неужели не чуешь? Ты же музыкант.
Дима скромно промолчал, чем утвердил мои подозрения, что далеко не всё, рассказанное им о себе – правда.
– Глупо обратно на стройку лететь, – пробормотал он себе под нос. – Оттуда дорога одна: к Енисею. Проще засаду устроить у причала.
«Для нас»… Интересная оговорка. Или я у царя Гадунова заразился маниакальной подозрительностью?
К вечеру мы добрались до Енисея и залегли на подступах к посёлку, окружавшему причал. И думать нечего устраивать налёт на глазах у людей. Потому мы устроились на ночлег верстах в десяти, у самого узкого места весьма условной дороги, сжатой с одной стороны глубоким кюветом, с другой – оврагом, по дну которого протекал ручей.
От посёлка нас укрывал похожий на уснувшего гигантского ежа холм, поросший соснами и елями – редкими и чахлыми, по сравнению с тайгой, нетронутой топором. Ещё один холм пониже, но с более густой сосновой щетиной укрывал от нас часть дороги, непонятно зачем уходившей в лесные дебри.
Мне думалось, что мы устроили засаду слишком далеко от посёлка, но Дима уверил, что по тайге вне дороги не ездят даже внедорожники.
Я принял привычную форму ржавого трактора, свалившегося в кювет, и дремал, вздрагивая при каждом шуме мотора. Выдвинув выхлопную трубу как перископ, я перекинул на неё уцелевшие от поражения лютиками зрительные рецепторы, и вглядывался в проезжавшие машины. Но ни в одной из чудовищных конструкций не признал Ларики. Особенно меня потряс КАМАЗ, виденный мной раньше только на живых картинках телевизора. С такой махиной я не пожелал бы встретиться в бою.
Когда с ночной темнотой приступ слепоты усилился, Дима сменил меня на посту, и тут же прильнул к перископу, снабженному, как он выразился, прибором ночного видения.
– Живут же нелюди! – восхитился он, поворачивая рукояти. – Гор, не стыдно тебе все чудеса одному захапать? Поделись с братом по разуму, а?
– У тебя неподходящие генные структуры.
– Давай сделаем их подходящими! Ведь ты с собой что угодно можешь сделать.
Одно дело – с собой. И далеко не что угодно. Тайну космических перелётов мы так и не постигли. А взять человеческие мобильники? Наши плазмоиды – вершина драконьей изобретательности – слишком неустойчивы и не дают обратной связи. Голубиная почта и то надёжнее. Обидно. Даже потомки обезьян нас обскакали по веткам эволюционного древа.
– Мне слишком рано становиться наставником, – отмахнулся я от потенциального ученика, широко зевнув капотом. – И ты не дракон.
«Ты не я, я не ты….» – засвистел Дима бесхитростный, мгновенно усыпивший меня мотивчик.
– Ты спи, Гор, разбужу при первом же проблеске фар.
– Спокойного бдения, брат.
За ночь студент растолкал меня раз пятнадцать. И всё зря. Люди почему-то очень любят ночной образ жизни, – ворчал я частично вслух, частично про себя. Да оно и понятно. Генетическая память. Если верить деду, раньше всякая мелкая теплокровная живность, от которой и произошли приматы, жила по ночам, когда динозавры спали,
– Не может быть, – сонно возразил Дима.
– Вспомни хотя бы, что у всех теплокровных хищников развито ночное зрение и охотятся они, в основном, по ночам.
– Почему тогда мне так хочется спать?
– Потому что гомо сапиенс – поздняя ошибка природы, как осенняя яйцекладка. Результат, как правило, имеет все признаки вырождения.
– Эй, полегче! Мы – венец природы.
– Ага. Терновый.
– Кстати, о еде. У тебя открывашки не найдется? – Дима загремел консервными банками.
Я сформировал на открытой дверце коготь, нащупал подставленную консерву и вскрыл одним росчерком, без всякой плавки плазмоидами. Запахло переперчённой гнилью.
– Здорово с тобой в походы ходить. С таким товарищем не пропадешь! – восхитился Дима.
– Чей труп ты хранил в этом саркофаге?
– Тьфу на тебя, инопланетянин. Вечно мне аппетит портишь. Это говяжья тушёнка. Из соевой коровы. Хочешь?
– Такая маленькая была корова? – усомнился я. Но мой живот так свело голодом, усиленным постоянным присутствием несъедобного раздражителя, что я согласился даже на тушёнку. – Поставь на землю.
Дима, ворча, вылез из кабины.
Зажав правую ноздрю, я осторожно дунул на останки карликовой соевой коровы и проглотил обеззараженные угли вместе с банкой. Потом деликатно срыгнул, и пустая жестянка покатилась по склону оврага.
Оставшийся голодным Дима протянул мне следующую.
– Держи, брат трактор. Может, мне лучше бензина раздобыть для заправки? Или солярки?
– Нет! – от ужаса я едва не поперхнулся жестянкой. – Я же не робот.
– Извини, всё время забываю, что ты уже не робот. Да и видок у тебя не человеческий. Даже не драконий.
Всё-таки зря я начал знакомство с версии робота. Она была несовершенна, а первое впечатление уже состоялось. А вдруг человек будет считать меня бездушным, как машина? И какая мне разница, каким он меня будет считать? Всё равно недолго ему жить после встречи со мной. Если не я, то другие драконы выследят и убьют свидетеля, проникшего в тайну нашего существования.
Я спохватился, и третью банку уступил обреченному товарищу.
Глава четвёртая. Куда дракон, туда и родственник
Утро наступило, как всегда, внезапно. Кровь прогрелась, ожила, горячо толкнула сердце, и оно заработало в полную силу. Я открыл глаза.
Димы в кабине не было. «Опять сбежал», – обречённо подумал я, проверяя «сейф». Дедов труд, папин портрет и карта оказались на месте.
Студент тоже обнаружился: он спал, растянувшись на траве. Видимо, ему надоело корчиться на некомфортном тракторном сиденье. Потом я заметил, что обувь парня покрыта сероватыми комками. Нигде поблизости не было подобной почвы. А вчера, как мне помнилось, его обувь была омыта дождем до блеска. Так испачкаться он мог только в посёлке. Интересно, что ему там понадобилось ночью, и зачем он вернулся? Уж теперь-то люди рядом, помогут добраться, куда надо.