Огни в руинах
Шрифт:
– Не сомневаюсь.
– Тогда я слушаю.
– Скажем так, из района Шлензы.
– Я знал это еще до того, как вы прибыли.
– Да?
– вмешался Павел.
– Интересно, откуда?
– Вы что же, действительно считаете, будто в этом городе не осталось никого, кто бы не помнил автобусов, один за одним отъезжавших в направлении Шлензы за пару часов до налета? Будто бы те, кто переделывал штольни, не имели семей или же любовниц, которым шептали о том, что делают в тайне от всех? Многие из них все еще живы...
– Раз так, тогда почему же они не расскажут, где искать?
– Вижу, что вы обладаете склонностями искать на свою задницу приключений, - ответил на этот вопрос Бургомистр.
– А вот что вы скажете на то, если я прикажу расстрелять вашего коллегу?
– обратился он ко мне с риторическим вопросом.
– Меня раздражает
– Вы лицо, управляющее этим городом. Вы можете приказать убить нас сейчас или сразу же после нашей беседы. Можете приказать нас пытать. А вся штука в том, что вчера мы должны были передать рапорт, но не передали. Для людей из нашей части это уже причина для тревоги. В любую минуту тут может появиться следующая разведывательная группа; если же вы и ее нейтрализуете, максимум через три дня в город войдут танки и сотни вооруженных до зубов солдат.
Пан Ян усмехнулся, такая картина его явно рассмешила. Я не понимал, почему, но он сам объяснил:
– Во Вроцлаве живет около трех тысяч мужчин. У каждого имеется оружие, и это море развалин они знают, как свои пять пальцев. Танки в городе - как дети в тумане, чеченская кампания и усмирение Багдада прекрасно показали это. Только это еще не все. Неужели вы думаете, что ваши вооруженные до зубов парни станут стрелять в женщин и детей, находящихся в последней стадии лучевой болезни? У нас такие еще остались. И каждая из таких женщин с огромной радостью отдаст жизнь, которой, фактически, и так у нее нет, если сможет хотя бы ранить Проклятого. С этой вашей армией у вас нет ни малейшего шанса. Это мы хозяева этой выжженной земли - не вы. Вы даже не имеете права вылезти из той норы, в которую закопались два года назад, осудив нас на медленную смерть от радиации и голода.
– Если вы считаете, что мы имел хоть что-то общее с разжиганием войны, то вы сильно ошибаетесь.
– Павел воспользовался моментом, когда у Бургомистра пересохло в горле, чтобы представить и наши аргументы.
– -Мы были резервистами, которых мобилизовали буквально за пару часов до нападения. О том, что происходит, мы узнали только по дороге в части. Мы даже не поддерживали дебильную идею забрать Львов назад в лоно матери Польши. Вот только никто не спрашивал, нравится нам это или нет.
– Господа, господа, - не переставал смеяться пан Ян.
– Я прекрасно понимаю, что перед лицом скорой смерти вы будете строить из себя невинных овечек, но здесь все знают, кто и почему оказался в Бастионе: предупрежденные властями высшие чиновники, их семьи, люди, несущие совместную ответственность за планы уничтожения этой страны. Типы, лишенные элементарных принципов, рискнувшие вступить в открытый конфликт с ядерной державой, лишь бы только отвернуть внимание народа от своих выкрутасов. Среди вас нет ни одного, кто попал бы туда случайно. Потому-то выжившие и назвали вас Проклятыми. Многие умерли до настоящего момента, стоя на посту и высматривая Посланников, как и было предсказано. И вот вы пришли, и отпираетесь точно так же, как было предсказано.
– Нем было предсказано?
– Разве так важно, кем? Один умный человек предсказал. Просто умный человек.
– Но ведь вы, пан Ян, знаете, что это неправда, - сказал я.
– Я верю в то, что это правда, - отрезал тот, - потому что это правда. А теперь прощаюсь. Даю вам время до вечера. Либо вы скажете, где находятся входы в Бастион, либо я прикажу вас убить, но медленно. Настолько медленно, что пожалеете, что матери родили вас, и вы еще проклянете их за это.
На сей раз нас повели не в камеру, а на первый этаж ратуши - в большой зал с огромными окнами. Здесь мы обнаружили лавку и две миски с баландой, которую здесь называли едой. Лично я не мог проглотить ни единой ложки; "еда" воняла словно... одной мысли об этом "чем-то" хватало, чтобы тянуло на рвоту. Но Павел свою порцию съел. Это лишь укрепило меня в мысли, что у ребят из разведки поехала крыша. Пока я тупо вглядывался в миску, мой товарищ обошел все помещение. Потом он выглянул в окно, но на площади все так же находилась толпа обитателей Вроцлава. Наконец он уселся рядом со мной и шепнул:
– Помнишь, я говорил тебе, что этот пан Ян - должно быть, какая-то правительственная шишка?
– Говорил, - ответил я ему тоже шепотом.
– А вот теперь послушай еще. Как он назвал то место, откуда мы прибыли?
– Бастион.
– Следует признать, ему удалось посеять во мне зерно сомнения.
– Он сказал, что мы прибыли из Бастиона.
– Именно.
– И что с того?
– А то, что работая в штабе генерала Валдоха, я почитал корреспонденцию, касающуюся всего проекта. Название "Бастион" появилось всего за неделю до начала войны, вместе с планами нападения на Украину. О нем знало не более десятка человек, причем, все с самой верхушки. Офицеры узнали его только лишь во время мобилизации. Если нашему Катигорошку известно про Бастион, выходит, он держался близко к кормушке. Очень близко...
– Тогда, почему он не сидит в каком-нибудь бункере с другими парнокопытными?
– Этого я не знаю, сам же он об этом не скажет. Даже если мы прямо спросим.
– Факт. Вот только на кой ляд ему нужна информация про Бастион, раз у него был к ней доступ еще до войны?
– Здесь уже уверенности нет. Он мог знать о самом проекте, но не про его подробности.
– Тогда, почему он кормит людей бреднями о Проклятых?
– Но это же очевидно! Здесь он свил себе гнездышко, правит всем городом, люди его обожают, отдают за него жизни - разве это не мечта каждого политика? Когда же мы вернемся, что из всего этого останется? Валдох со всем своим генералитетом тут же пожелает узнать, кто он такой. Потом они направятся к Радзимину, все уроды из правительства вернутся на свои посты. Но, раз пан Ян не попал в бункер, значит, вакантного поста для него и не хватает. И все мечты о власти лопнут словно мыльный пузырь.
– Правильно, в этом есть смысл, но даже если бы мы и сообщили, где находятся входы в Бастион, что мог бы он сделать? Идея боев в городе должна быть ему ближе, чем попытка вторжения в крепость врага, где роли переменятся.
– Не до конца. А может он желает убрать только лишь офицеров, чтобы захватить контроль над ар- мией? Ведь у этого сукина сына может иметься долбаное биологическое оружие, которое он распылит в вентиляционной системе Бастиона. Насколько мне известно, у нас имелись какие-то количества боевых газов, причем, на территории Нижней Силезии. Имея доступ в архивы штаба округа, а за эти два года они могли спокойно вытащить любую находящуюся в сейфах бумажку, он мог узнать по этой теме абсолютно все.
– Нет, не так уж это просто, Павел. Да, ты был классным разведчиком, но, похоже, делаешь поспешные выводы.
– А у тебя имеется лучшая теория?
– Нет, - честно признался я, - но и твоя основывается исключительно на предположениях.
– Не только. Похоже, я знаю, с кем мы имеем дело.
– Павел уселся и начал массировать подбородок.
– Только что до меня дошло. Из этого десятка человек, знающих про Бастион с самого начала, Яном звали лишь одного. Советника премьера по военным вопросам, Собещука. Точно, это он! Тот самый сукин сын, который придумал план нападения на Украину. Я видел этого перца на фотографиях в делах Валдоха, но там он был с короткими волосами и в очечках. На свой пост этот вонючий пидор по рекомендации какого-то родича премьера, и доступа ко всем бумагам у него еще не было. Потому-то он и не знал, где Бастион находится. Военные сохранили эту информацию для себя.
– Но если это он, тогда почему не сидит в Радзимине, а облучается с остальными?
– Хороший вопрос, Ватсон, - заметил Павел и задумался. Я же заметил, что во время нашей беседы слопал чуть ли не всю миску баланды. И мне сделалось нехорошо.
В этом зале нас продержали чуть ли не до сумерек. В течение этого времени мы почти что не разговаривали. Поначалу Павел анализировал нашу ситуацию, время от времени подкидывая новые идеи. Потом он заснул, беспокойно ворочаясь и бормоча что-то под нос. Я же в это время сидел у окна и глядел на город. С такой высоты видеть было мало чего: старые дома, окружающие рынок, не позволяли пробиться взглядом к дальним частям Старого Города, но даже то, что я видел, радовало глаз. Я вспоминал мгновения прошлой жизни: вечеринку в кафе напротив после окончания школы, когда один из наших дружков, Метек, смылся, забрав с собой все деньги, собранные на подарок учителям, и как раз в этом месте мы его и накрыли; моменты, когда с цветами ждал девушку, чтобы потом сесть под памятником Фредро3 - сейчас это была расплавленная глыба металла, в которой с трудом можно было распознать человеческую фигуру; встречи в студенческом клубе, рядом, на Шевской, где когда-то, сто лет назад, собиралась вся наша гоп-компания. Подобных воспоминаний у меня было много, а места, к ним приписанные, исчезли, сметенные вихрем атомного взрыва, оставшись только лишь в моей памяти.