Огонь его ладоней

Череп был красивый, вытянутый, благородного зеленоватого оттенка, с затылочным гребнем правильной, шестизубцовой формы. Кисточки «пипы» ловко обмахнули с него последние крошки пыли, и мы с профессором Сатувом увидели аккуратное крохотное отверстие в виске.

— Несомненно, наш друг умер от того, что провертело в нем эту изящнейшую дырочку, — задумчиво выговорил профессор. — Но вот что именно это было, доктор Элинипи?

Я привычно пожала плечами. Вопросы профессора практически всегда

риторические, к тому же, дырчатых черепов мы здесь обнаружили достаточно, считай, каждый первый. При этом, судя по развалинам, никаких военных действий здесь не велось, поселение долго стояло заброшенным. После массовой гибели жителей, дома ветшали и осыпались сами по себе, без посторонней помощи.

А, да. Меня зовут Элина Разина, я — экзоархеолог и эксперт-лингвист в нивикийском языке, том самом, на котором разговаривали когда-то эти милые ребята с зелеными котелками. Мой непосредственный руководитель, профессор Сатув, — о его полное имя можно язык сломать, потому что он гентбарец-кисмирув по расе, — презрев свой почтенный возраст и солидный научный статус, лично мотается вместе со мной по раскопам. Что-то его тут цепляет, а что — сам пока понять не может. И не успокоится, пока не поймет.

— Кстати, доктор Элинипи, давно хочу спросить. Почему «пипидастр» — слово мужского рода, а производное от него «пипа» — женского?

Пожимаю плечами. Как еще назвать роботизированную платформу с богатым набором манипуляторов? Без него в раскопе делать нечего, особенно в разреженной атмосфере.

— Это все из-за окончаний, профессор, — говорю. — В слове «пипидастр» окончание мужского рода, а в производном от него слове «пипа» — женского.

— Но сам предмет ведь не меняет своих свойств! Если он — изначально мужчина, тогда и говорить следует «пип» вместо «пипа», не так ли?

— А «пип» не звучит, — авторитетно поясняю я. — Ну, что, пойдемте на следующий цикл?

— Люди, — вздыхает профессор. — «Пипидастр» — мужчина, «пипа» — женщина, потому что мужчина, видите ли, не звучит, а предмет один и тот же. Где логика? Нет ее! Ни в языке, ни в самой сути вашей. Люди! — качает он головой в непритворной скорби. — Да, давайте следующий цикл, доктор Элинипи… Начинайте.

Пока я настраивала «пипу» на следующий цикл, — руки по давней привычке сами делали, — задумалась о грядущих на мою голову бедах. Они уже сидели на орбитальной и готовились к стандартному завтрашнему утру спуститься в наш гравитационный колодец. Имя им было — Тасиой Кудрявцева, моя лучшая — единственная! — подруга. Нет, я была рада, очень рада ее прилету. Но…

Эта маленькая гиперактивная зараза спустит нашу размеренную тихую жизнь в черную дыру, как нечего делать. Все теплокровные мужики в нее влюбятся, все теплокровные бабы ее возненавидят, все прочие будут шугаться по углам при первых же признаках ее появления, а виновата во всем останусь я.

Мы с ней сошлись не пойми каким боком. Изначально — на волне взаимного раздражения, жили на одной площадке в университетском общежитии. Додумался кто-то нас, таких разных, в один блок подселить. Мне не нравился ее образ жизни, она критиковала мой. Каким-то чудом мы не убили друг друга в первые же дни совместного бытия, а потом как-то втянулись в дружбу, которая длилась уже не один год. Правда, сейчас наши отношения ощутимо потрескивали по швам.

Поймите меня правильно, Таська всерьез вознамерилась устроить мою личную жизнь, а зная Таську, я отчетливо понимала, что сунуть голову в песок и переждать бурю у меня

не выйдет. Отчасти поэтому, когда меня позвали в дальнюю длительную экспедицию, я согласилась не раздумывая.

Но я даже представить себе не могла, что Таська может подхватиться и прилететь ко мне лично! Сюда, на край обитаемой Галактики, бросив все свои дела. Легко.

Да, а с другой стороны, кто, предварительно загрузившись этанолом, ныл Кудрявцевой в тридэписьмах, что все мужики сволочи, а жизнь после двадцати семи заканчивается бесповоротно, потому что бесповоротно заканчивается. Вызвала демона на свою голову! Сама, собственным своим поганым языком болтливым.

— Кри сбири, доктор Элинипи! — вскричал профессор. — Что вы делаете?!

— Ой!

Я остановила «пипу», возомнившую себя экскаватором, в миллиметре от очередной черепной коробки очередного нивикийского неудачника.

— Повнимательнее, пожалуйста. Повнимательнее!

— Виновата, профессор, — я преданно ела начальство глазами. — Простите, профессор.

— Что с вами творится в последнее время… Переутомление?

Молчу. Не переутомление, а тоска. Но дорогому профессору Сатуву не объяснишь, не поймет.

Мы аккуратно выкопали череп, и в полном молчании уставились на него. Дырки не было. Вообще. Никакой. Зато был круглый след, как будто неведомое нечто уже взялось буравить путь к вкусному мозгу, но что-то его спугнуло или оторвало, а нанесенный ущерб молодой и полный сил организм устранил сам, нарастив на кости кальцинированную заплатку. И выздоровление явно случилось до преждевременного массового вымирания.

— Занятненько, — выговорил профессор, внимательно осматривая находку. — Интересненько! Пакуйте в контейнер, доктор Элинипи. Ценный экземпляр, ценнейший… вряд ли ошибусь, если скажу, что второй такой найдем очень не скоро.

Он не ошибся, но все это было у нас еще впереди.

— Эй, на выселках, — раздался в наушниках голос нашего лантарга (воинское звание, наиболее близкий аналог — полковник, прим. автора). — Сворачивайтесь, буря идет!

Буря — это плохо. Буря — это очень плохо. Очень и очень плохо! Местные пылевые бури, набрав разгон, могут засыпать песком вездеход по самую макушку за считанные мгновения. Не самый приятный климат у планетки, что тут скажешь. Не самый. Но вездеход выкопаться из-под песка может, в крайнем случае, спасатели подсобят, а вот двенадцатидневный труд по расчистке завалов сгинет безвозвратно. Когда буря уймется, мы начнем копать сначала. Ме-е-е-дленно, потому что сама суть нашей работы не приемлет суеты и ударных темпов. А потом, на самом интересном месте, придет очередная буря…

— Доктор Элинипи… — с отчаянием начал было гентбарец.

— Да, — кивнула я, отключая связь, чтобы уши кое-кто не грел. — Давайте еще копнем! Минут пятнадцать у нас точно есть.

Небо Нивикии — темное, тусклое, солнце ее — остывающий красный гигант, у которого второй компаньон бессовестно тырит вещество, потому что черные дыры — хабалки, и не могут иначе. Жизнь в нашем локальном пространстве кипит, в основном, на Родео-Драйв, гигантском развлекательном комплексе, построенном специально для поклонников космического экстрима, то есть, всяческих гонок на выживание в условиях искривляемого черной дырой пространства. Любителей пощекотать нервы себе и зрителям, а так же сгинуть со всеми полагающимися случаю спецэффектами достаточно. Именно они окупают и научную станцию возле дыры, и наше копание в развалинах давно исчезнувшей с лика Галактики расы.