Огонь эльфов. Сага о Тале
Шрифт:
— Убей ее! — нетерпеливо прошипел Ан-Рукхбар. Жуткий голос Великого сломил последнее сопротивление Вейта, и, когда он занес руку для решающего удара, клинок охотничьего ножа сверкнул в свете факелов.
Сунниваа охватил невыразимый ужас. Она была вынуждена беспомощно наблюдать за тем, как острый нож неумолимо приближался к коже эльфийки.
— Янтора линкуа сум!
Прямо перед черным троном из ниоткуда появилась прозрачная фигура друида Анторка. Вейт застыл, не завершив движение.
— Ты? — дрожа от ярости, Ан-Рукхбар повернулся к своему противнику. В его глазах засверкал
— Ты забыл, что давно уже убил меня, демон, — засмеялся друид. — На пороге смерти кончается даже твоя власть.
— Вот как, ты так думаешь? — сердито зарычал Ан-Рукхбар, и в его руке появился горячий огненный шар, которым он швырнул в друида. На мгновение прозрачная фигура Анторка замигала, но потом снова, невредимая, возникла перед черным троном.
— Ты ее узнал? — спросил он, предвкушая победу, указывая на Сунниваа. — Я подготовил путь, а Богиня наполнила сосуд. Избранная пришла, чтобы уничтожить тебя.
Ан-Рукхбар захохотал. Он хохотал, словно чудовище, демон пытки, и от ликования в его голосе задрожал пол тронного зала.
— Никогда! — зелеными глазами, полными ненависти, он взглянул на друида. — Ты — только тень, Анторк, и ничего больше. И только твое дурацкое проклятие держит тебя в этом мире. Ты слеп. Неужели ты не видишь, что она в моей власти, твоя Избранная? Отныне она будет делать все, что я прикажу.
— Бойся меня, демон, — предупредил друид, подняв руки. — Я не так слаб, как ты думаешь. Небуран-тоадимо-за! — его властные слова эхом отразились от стен тронного зала и сломали неподвижность, в которую черной волей были закованы Сунниваа и Вейт. И еще когда Сунниваа только падала на пол, Вейт использовал клинок, который держал в руке, чтобы напасть на одного из стражников, державших Наэми. Туманная эльфийка тоже действовала быстро и, набросившись на другого, разорвала ему горло хорошим ударом кре-ан-сора.
— Вы осмеливаетесь восстать против меня, смертные? — зарычал темный властитель со своего трона. — Глупцы! Вам не уйти от меня.
По мановению его руки Наэми и Вейт были отброшены к дальней стене тронного зала. Со звуком, напоминавшим хруст костей, их тела ударились о стену и осели на пол, где и остались лежать в неподвижности.
— Я, я один являюсь средоточием власти! — вокруг трона появилось огненное кольцо, и зеленая аура Ан-Рукхбара внезапно превратилась в бушующую огненную бурю. Вокруг трона бушевало пламя, оно взметнулось прямо до потолка, и вся жара, порожденная, казалось, самыми бездонными пропастями, устремилась на Сунниваа. Мощь темного Властителя превосходила все, что она когда-либо видела.
Теперь Ан-Рукхбар, выпрямившись во весь рост, стоял на троне, вытянув руки, чтобы принять мощные потоки из своего измерения.
— Ах, власть, власть! — кричал он сладострастным голосом, а пламя съедало его одежды, заставляя его постепенно превращаться в жуткую фигуру, размытые контуры которой напоминали о грядущей катастрофе.
Бежать Сунниваа не могла, и она чувствовала, как затягивает ее эта огненная буря. Девушка неуклонно скользила по гладкому полу прямо к жуткой фигуре, в облике которой больше
— Смотри, друид! — прокричал он, перекрикивая рев бури, и в глубине его глаз заплясали красные огоньки. Потом он запрокинул голову назад, словно у него была сломана шея, и от его жуткого невыносимого смеха по стенам тронного зала побежали трещины. — Она идет ко мне, твоя Избранная. Моя воля — приказ для нее. А моя воля — смерть.
— Служительница, врата! — услышала Сунниваа крик Анторка, но было слишком поздно. Захваченная огненным взглядом Ан-Рукхбара, она чувствовала, что парализована. И вдруг из руки друида вылетел какой-то маленький предмет, описал большую дугу и словно сам по себе оказался в руках девушки. Едва Сунниваа коснулась его, как почувствовала знакомое тепло в пальцах. Амулет! Собрав всю волю в кулак, ее пальцы обхватили камень, но огненный вихрь уже охватил ее одежду, затягивая ее в огненную пучину.
А над вершинами Вальдорского кряжа первые розовые облачка уже предвещали наступление утра. Быстро занимающийся день осветил панораму битвы, какой не было в Тале вот уже двадцать пять лет. Мир оплакивал многие сотни погибших и раненых, и, в то время как люди на равнине перед крепостью уже начали сжигать мертвецов на огромных кострах, внутри крепости все еще с неугасающей силой продолжался бой.
Неподалеку от стен внутренней крепости Ройана стояла рядом с перевернутой телегой, держа за руку умирающего мальчика.
— Я… я ведь не разочаровал его… правда? — ему с трудом удавалось держать глаза открытыми.
— Нет, Гаюн, — сказала Ройана, проглотив слезы и мужественно улыбаясь. — Ты сражался как мужчина. Къельт гордится тобой.
Она мягко провела рукой по щеке мальчика. Дыхание Гаюна стало прерывистым. Из уголка рта потекла темная струйка крови. Он в последний раз собрался с силами и умоляюще поглядел на Ройану.
— Скажите ему… пожалуйста, скажите ему… что… что я… тогда на вахте… правда не собирался спать, — с последним вздохом он договорил, затем глаза его подернулись пеленой, а тело обмякло.
Ройана вздохнула, закрыла мальчику глаза и печально поглядела на небо. Она очень любила Гаюна. И все же она никогда не догадывалась о том, насколько важно было для мальчика признание Къельта. Къельт! Ах, Къельт! Она не знала даже, жив ли ее любимый. В какой-то момент они потеряли друг друга из виду. С тех пор погибли сотни людей. Неужели же цена свободы настолько высока? Внезапно Ройане захотелось, чтобы они не начинали этой битвы, и впервые в жизни она стала молиться.
Она еще не договорила до конца, когда небо на востоке окрасилось красным. Потом красный свет сменился мягким оранжевым, потянувшимся над горами, словно облака, под конец оранжевым светом оказалось затянуто все небо. Перед стенами внутренней крепости сражение прекратилось. Атакующие и защитники испуганно подняли головы вверх. Шум битвы стих, и в воздухе раздался мягкий звенящий звук. Потом пошел дождь. Но этот дождь, струившийся из оранжевых туч, был не похож ни на что, когда-либо виденное Ройаной. Словно искрящаяся пыль опустилась на воинов и повстанцев, да так и осталась на их доспехах.