Огонь, гори!
Шрифт:
Громкая музыка на мгновение стала еще громче и вдруг оборвалась.
– Кто дал вам записку?
– Не важно, мадам. А важно то, что недостающие пять вещиц украдены. Ведь так?
– Ха-ха-ха! – проскрипел попугай, затем заплясал, затрясся и захлопал крыльями.
Краем глаза Чевиот заметил, как вдруг выпрямилась и застыла в неестественной позе Маргарет Ренфру. Ее блестящие красные губы (помада?) приоткрылись, словно бы в изумлении.
– Вы обвиняете меня, – громко, но без выражения спросила леди Корк, – в том, что я украла собственные побрякушки?
– Не украли,
– Так болтал Фредди Деббит!…
– Да. Видимо, Фредди Деббит много чего наболтал. Среди прочего – не сомневаюсь, что он подражал вашей манере говорить и вашим жестам, – он утверждал, будто вор унесет весь ваш сейф целиком. По нашему опыту, леди Корк…
– Чьему опыту?
– …женщины инстинктивно стремятся спрятать ценные вещи и держать их под рукой, если считают, что им угрожает опасность – и особенно в том случае, если предметы навевают воспоминания о прошлом. – Чевиот по-прежнему говорил тихо, ласково, убедительно. – Трудно придумать лучшее место, чтобы спрятать кольца, броши, да любые мелкие ювелирные изделия, – продолжал он, – чем кормушка в птичьей клетке. Отдаю должное вашему уму. Кто заподозрит? А если заподозрит, попытка вытащить ночью кормушку из клетки вызовет шум и сразу выдаст вора. Итак, вы спрятали в птичьи клетки самые ценные вещицы. Я правильно говорю?
– Да! – подтвердила леди Корк.
Ее доконали слова «навевают воспоминания о прошлом». Она повернула короткую шею и уставилась в огонь. Из-под морщинистых век вытекли две слезы и побежали по щекам.
– Остались от мужа, – поведала она, обращаясь к камину и слегка задыхаясь. – Да! И еще от одного человека… он умер шестьдесят лет назад.
От громкой музыки разболелась голова.
– Позвольте вам напомнить, – тихо произнес Чевиот, – что те драгоценности украли. И вор до сих пор не найден.
Леди Корк кивнула, не глядя на него.
– Тетя Мария! – вмешалась мисс Ренфру голосом, исполненным глубокого сострадания. – Вора найдут. Не бойтесь. Кстати, скоро полночь. Должно быть, гостям уже предложили поужинать. Позвольте мне уйти?
Леди Корк снова кивнула – энергично, не оборачиваясь. Ее старые покатые плечи дрожали.
Мисс Ренфру, однако, направилась не к двойным дверям, выходящим в галерею; ее белое платье с лифом, отделанным красными с черным розами, исчезло в проеме двери, ведущей в спальню. Посмотрев ей вслед, Чевиот хотел было что-то сказать, но потом передумал.
– Леди Корк, я не имею права и не хочу огорчать вас. Но почему вы не сказали, что у вас похитили драгоценности? Зачем скрывали кражу?
– Чтобы все опять надо мной смеялись – как всегда?
– Да, понимаю.
– Человек, способный смеяться над вами, ваша светлость, – вмешался вдруг мистер Хенли с едва скрываемой яростью, – будет иметь дело со мной. Вот как перед Богом истинным!
Порыв старшего клерка тронул старуху. Она повернула голову и подарила мистеру Хенли особенно любезную улыбку. Но, не желая выдавать свою слабость – плач при посторонних являлся злостным нарушением правил приличия, – смерила Чевиота пристальным холодным взглядом.
– Кто бы мог подумать, – почти презрительно заявила
– Это моя профессия, мадам.
– Ваша… что?
– Извините… моя работа. Позволите ли задать вам еще один вопрос?
– Позволю.
– Во вторник ночью вы в виде опыта поместили четыре драгоценные вещицы в кормушки клеток с попугаями в вашей спальне? Да. На следующее утро вы были охвачены ужасом, изумлены, вас охватило глубокое возмущение, когда оказалось, что они исчезли. Вечером в четверг вы спрятали еще одну безделушку в клетке для канарейки в галерее; безделушку пустячную, почти не представляющую никакой ценности – возможно, с целью заманить вора в ловушку?
Леди Корк изумленно вытаращила глаза:
– Да! Правда! Но… как, как вы догадались?! Прежде мы говорили о магах и чародеях… Вы что, и правда колдун?
Захваченный врасплох таким изумлением, Чевиот протестующе взмахнул рукой:
– Самое простое предположение, мадам, и больше ничего.
– Ага! Тогда скажите вот что, синьор Калиостро! – Даже в слезах леди Корк не утратила способности быстро соображать. – Зачем проклятый вор опустошил кормушки, высыпал корм в чашку или еще куда-то, а не выудил сокровище пальцами, оставив корм нетронутым?
– Мадам, тому есть несколько объяснений. Я снова могу предложить вам лишь самое вероятное из возможных.
– Слушаю!
– Разве не ясно, что на следующее утро вы первым делом отправитесь к клеткам и проверите, на месте ли ваши сокровища?
– Силы небесные! – воскликнула леди Корк. – Так я и сделала!
– Вору или воровке ночью нужно было действовать быстро. Не так уж легко шуровать в клетках с попугаями, не взволновав птиц и не разбудив тем самым вас. Несомненно, вора не огорчало то, что птицы останутся голодными… Вы понимаете, что это значит?
– Что же?
– Сейчас объясню. Запирается ли ваш дом на ночь?
– Как Ныогейтская тюрьма! Как долговая тюрьма Флит! И даже прочнее!
– А двери спальни вы на ночь запираете?
– Нет. А зачем?
– Значит, вор или воровка – кто-то из ваших домочадцев. Не сочтите за нескромность, мадам… Вы никого не подозреваете?
– Нет, – сухо ответила старуха после паузы.
– Вы говорили кому-нибудь, что намереваетесь спрятать драгоценности?
– Никому! – отрезала леди Корк более уверенным тоном.
– Тогда, мадам, еще всего один вопрос. Вы уверены, вы совершенно уверены в том, что ночью не слышали никакого шума, шороха, не видели света?
– Нет. Я ведь принимаю лауданум.
– Лауданум?
– Да! Настойку опия! Мальчик мой, старухи спят мало. – Тут она напустилась на него: – Я принимаю настойку каждый вечер, чтобы спать спокойно! Я ничего не могу с собой поделать! Даже когда в четверг расставила ловушку, поместив в клетку с канарейкой дешевую безделушку, я не удержалась и выпила настойку. Что тут плохого? Сам король принимает лауданум, чтобы унять боли в мочевом пузыре! Когда его министры толкуют о государственных делах, он настолько одурманен, что не в состоянии говорить!