Огонь и пепел
Шрифт:
Женщина уставилась на святого. Заглянула в его темные блестящие глаза. На его улыбку.
И тоже улыбнулась.
34
Бенни искал Никс весь остаток дня, но не нашел ее.
Когда он направлялся к столовой, то краем глаза заметил какое-то движение и, повернувшись, увидел синий шар, парящий в горячем воздухе. Он был на дальнем конце рва, и зомы подняли свои мертвые глаза, чтобы взглянуть на него. Шар едва двигался над землей и отскакивал от одного зома к другому, касаясь их голов, отпрыгивая от неуклюжих
«Должно быть, он сбежал от Евы», — подумал Бенни.
Потом парень удивился: «Как он вообще смог подняться над землей?»
Бенни знал о гелии от Перечного Пальца, клоуна на ярмарке урожая в Маунтинсайде. У него был большой бак с гелием — должно быть, это стоило кучу рационных долларов, которые ему платил город за выступления для детей. Каждый год Перечный Палец отдавал наполненный гелием шар ребенку, который вырастил самый большой сладкий перец. Кузина Морги, Бетти, выигрывала дважды.
Но у кого здесь мог быть бак с гелием?
Бенни наблюдал, как шар все отскакивает и отскакивает, а потом увидел, как одному из зомов удалось схватить его. Синий шар исчез в толпе мертвых, а секунду спустя послышался громкий хлопок.
Бенни нахмурился, глядя на зомов, а потом посмотрел на небо в поисках других шаров. Их не было. Он взглянул на детскую площадку, детей тоже не оказалось. Время полуденного сна?
Бенни пожал плечами и забыл о шаре, возобновив поиски Никс.
Наконец он спросил сестру Ханналили, знает ли она что-нибудь, и монахиня подтвердила, что на Никс и Лайлу напали живые мертвецы. Судя по осуждающему выражению лица монахини, Бенни понял, что напавших зомов упокоили. Монахи и монахини на заправках были против жестокости во всех ее проявлениях, особенно по отношению к Детям Лазаря. Они считали, что грешно вредить неразумным мертвым. Женщина промолчала, но эти мысли были написаны на недовольном лице.
— С ней все в порядке? — быстро спросил Бенни. — С Никс. И с Лайлой тоже. С ними все в порядке?
Монахиня заколебалась.
— Физически они в порядке.
— Но?..
— Они обе были травмированы. Возможно, совершенные действия слишком тяжелы для их разума.
«Возможно, что и синие обезьянки вылетят из моей задницы», — подумал Бенни, но вслух этого не сказал.
— Где они?
— В женском общежитии, — ответила сестра Ханналили.
— Можете вы…
— У них был сложный день, юный брат, — сказала монахиня. — Если хочешь позаботиться о них, то дай им достаточно времени подумать о своих действиях и заглянуть в свою душу в поисках прощения Господа.
Бенни проверил пятнадцать разных способов убедить сестру Ханналили, что ему нужно передать девушкам сообщение. Он мог бы с таким же успехом постараться убедить зома пожонглировать или рассказать анекдот.
— Возможно, вечер тихих размышлений и молитв вам тоже пойдет на пользу, — сказала монахиня. После чего она развернулась и направилась в палатку-часовню для вечерних молитв.
Бенни пошел ко входу в женское общежитие, но монахиня, охранявшая его, напоминала костолом с лицом горгульи. Она выслушала Бенни с безучастным лицом,
Он поел в одиночестве и вышел на прогулку вдоль рва. Нужно было столько всего обдумать и взвесить. Когда солнце опустилось за горы, пустыня сменила цвет с темного и горящего красного в мягкий прохладный пурпур. Бенни наткнулся на сгорбленную фигуру, одиноко сидящую на краю рва. Он был в трех метрах от нее, когда услышал приглушенные всхлипы.
— Бунтарка?
Фигура выпрямилась, и девушка обратила к нему свое опухшее и влажное от слез лицо. Она всхлипнула.
— Привет, Бенни.
Юноша подошел к ней и сел рядом.
— Ты как?
Она снова всхлипнула.
— Так же, как выгляжу.
— Могу помочь?
— Нет, если у тебя нет машины времени или волшебной палочки.
— Если бы.
Они смотрели, как темнело небо: превращаясь из темно-фиолетового в бездонно-черное. Звезды зажглись одна за другой, и вскоре весь потолок Вселенной горел миллионами светящихся точек.
— Твоя мама?.. — попробовал спросить Бенни.
Но Бунтарка покачала головой.
— Это только часть.
— Ева?
— Эта бедная маленькая девочка, — сказала Бунтарка тихим голоском, слишком хрупким, чтобы удержать прилив рыданий.
— Ш-ш-ш, — успокоил ее Бенни, — теперь она в безопасности. С ней все будет в порядке.
— Нет, не будет, — сказала Бунтарка. — Нет… ох, Бенни, я не могу этого выдержать. Она потеряна. Она совсем одна в темноте, и я не могу до нее дотянуться. Никто не может. Они убили ее. Будь они прокляты, но они убили эту милую девочку.
Всхлипы взяли верх над Бунтаркой, и звуки ее рыданий чуть не разбили сердце Бенни. Он приобнял ее и притянул к груди. Бенни хотел что-то сказать — что угодно, — что сможет избавить Бунтарку от боли, но в действительности… какие слова будут правильными? Ее мать была монстром, а теперь стала зомби. Родителей Евы убили у девочки на глазах, и теперь не существовало способа исправить это.
«Она совсем одна в темноте, и я не могу дотянуться до нее».
Эти слова звучали еще хуже из-за своей правдивости.
«Иногда слов недостаточно, — подумал Бенни. — Иногда есть настолько глубокие раны, что их невозможно описать словами. Они находились там, где слова не имеют значения, и солнце никогда не светит». Бенни оставил свои отпечатки в том месте. Это было в тот день, когда Том привел его в Сансет Холлоу, в дом, где Бенни жил, когда был маленьким, место, где его родители ждали своего часа, цепями прикованные к стульям на кухне. Том мог много лет назад упокоить их, но он ждал, потому что знал, что однажды его маленькому брату нужно будет быть здесь, и боль уйдет. В тот день — тот ужасный день — Том взял нож и упокоил папу Бенни, отчима Тома. Потом он отдал нож Бенни. Это было проявлением милосердия и уважения, которое, казалось, было худшим предательством, худшим наказанием.