Огонь изнутри
Шрифт:
Голос видения дон Хуан назвал вещью наиболее загадочной и необъяснимой.
– Лично я пришел к выводу, – говорил он, – что голос видения присущ только человеку. Только человек пользуется речью. Может быть, в этом дело. Древние видящие считали, что голос этот принадлежит некоторому сверхмогущественному существу, связанному с человечеством сокровенными и очень тесными узами. Они считали, что это существо – защитник человека. Для новых видящих голос видения – нечто совершенно непостижимое. Новые
Дать более подробные объяснения по данному вопросу дон Хуан наотрез отказался. Отказ свой он аргументировал тем, что по мере изложения им теории мне все станет ясно.
Пока дон Хуан говорил, мое сосредоточение было настолько полным, что я даже не заметил, как мы сели за стол. Я не помнил, кто что делал, и, только когда дон Хуан замолчал, заметил, что его тарелка жаркого уже почти пуста.
Хенаро смотрел на меня с лучезарной улыбкой. Моя тарелка стояла передо мной. И она тоже была пуста. И только остатки жаркого в ней говорили о том, что я, похоже, только что закончил есть. Но я не помнил, как ел. Однако я не помнил и того, как подошел к столу и сел.
– Ну как жаркое? Понравилось? – спросил у меня Хенаро, глядя куда-то вдаль.
Я ответил, что понравилось. Мне не хотелось показывать, что у меня проблемы с памятью.
– А как по мне – слишком уж много перца, – сказал Хенаро. – А ты обычно не ешь острого, вот я и забеспокоился, как бы чего не вышло. Напрасно ты две порции умял. Похоже, степень твоего свинства чуточку возрастает, когда ты находишься в состоянии повышенного осознания, а?
Я признал, что он, вероятно, прав. Он налил мне большущую кружку воды и велел запить жаркое, чтобы не так пекло в горле. Я с жадностью влил в себя всю воду, после чего они оба взвыли от хохота.
И тут я вдруг осознал, что происходит. Это была не догадка, но какое-то почти физическое ощущение. Нечто прямо перед моими глазами с чем-то совпало, и совпадение это словно ударило меня вспышкой желтоватого света. Я знал, что Хенаро шутит. Я не ел вовсе. Я был настолько погружен в объяснения дона Хуана, что забыл обо всем на свете. А из тарелки, стоявшей передо мной, ел Хенаро.
После ужина дон Хуан продолжил рассказ о свечении осознания. Хенаро сидел рядом со мной и слушал с таким видом, словно все это было для него полным откровением.
Дон Хуан сказал, что эманации, находящиеся вне коконов живых существ, называют «большими эманациями». Давление, которое они оказывают на кокон, одинаково для всех живых существ. Но результаты этого давления различны, поскольку реакция коконов на него бесконечно разнообразна.
– И теперь, – продолжал дон Хуан, – когда видящий видит, как давление больших эманаций обрушивается на вечно движущиеся текучие эманации внутри кокона и заставляет их остановиться, замереть, он знает: это момент фиксации светящегося существа осознанием.
Само по себе выражение «большие эманации обрушиваются на эманации внутри кокона, заставляя их замереть» не означает ничего, кроме того, что видящий видит нечто, смысл чего он знает без тени сомнения. Это значит, что голос видения сообщил видящему: эманации внутри кокона замерли в полной неподвижности в результате совпадения с некоторыми из внешних эманаций.
Естественно, видящие считают, что осознание
Дон Хуан замолчал. Его глаза ярко сияли. Казалось, они смотрели на меня откуда-то с огромной глубины. У меня было такое ощущение, что каждый из его глаз – отдельная, совершенно независимая точка света. Мгновение он боролся с невидимой силой, с огнем, возникшим изнутри, чтобы его поглотить. Потом все прошло, и он снова заговорил.
– Степень осознания каждого конкретного существа зависит от того, насколько оно способно позволить давлению больших эманаций вести его.
Последовала долгая пауза. Потом дон Хуан продолжил. Он объяснил, что видящие увидели: с момента зачатия осознание существа усиливается и обогащается процессом жизни. И еще они увидели, что осознание, например, насекомого и осознание человека растут поразительно различными способами.
– Осознание развивается начиная с момента зачатия или с момента рождения? – попросил уточнить я.
– Осознание начинает развиваться с момента зачатия, – подчеркнул дон Хуан. – Я всегда говорил: сексуальная энергия имеет огромное значение, ею необходимо управлять и пользоваться с предельной осторожностью. Но ты каждый раз пропускал мои слова мимо ушей. Ты думал, что речь идет о нравственности. Я же всегда говорил об этом только с точки зрения экономии и перераспределения энергии.
Дон Хуан взглянул на Хенаро. Хенаро одобрительно кивнул. Дон Хуан сказал:
– Сейчас Хенаро поведает тебе, что говорил об экономии половой энергии наш бенефактор – Нагваль Хулиан.
– Нагваль Хулиан, – начал Хенаро, – говорил, что заниматься сексом или не заниматься – вопрос наличия энергии. У него самого никогда не было проблем с сексуальной энергией – ее у него была масса. Но мне он с первого же взгляда сказал, что мой член предназначен только для того, чтобы писать. Потому что у меня не хватало энергии на секс. Бенефактор сказал, что мои родители были ужасно утомлены, когда делали меня, и им было скучно. Он назвал меня результатом исключительно тоскливого совокупления – «конда абуррида». Таким я и родился – скучным и утомленным. Нагваль Хулиан вообще не рекомендовал людям моего типа заниматься сексом. Тем самым мы можем сэкономить то небольшое количество энергии, которым обладаем.
То же самое он сказал Сильвио Мануэлю и Эмилито. Относительно остальных учеников он видел – у них достаточно энергии. Они не были зачаты в тоскливом совокуплении. Им он сказал, что они могут делать со своей половой энергией все, что хотят, но просил не забывать о самоконтроле и понимать: согласно установке, данной Орлом, роль секса – наделять новые существа светом осознания. Мы сказали, что нам все понятно.
И вот однажды, без каких бы то ни было предупреждений, с помощью своего бенефактора Нагваля Элиаса, он приподнял занавес другого мира и, нисколько не колеблясь, затолкал нас всех туда, в тот мир. И все мы там едва не погибли. Кроме Сильвио Мануэля. У нас не хватило энергии на то, чтобы выстоять в столкновении с другим миром. Никто из нас, за исключением Сильвио Мануэля, не последовал совету Нагваля.