Огонь любви, огонь разлуки
Шрифт:
– Ай, дурной, с ума сбесился… – всплеснула руками Наташка. – Северьян Дмитрич, Владимир Дмитрич, да не слушайте вы его, малой он, не разумеет…
– Не поеду, я сказал! – отрезал Ванька и отвернулся. Северьян взглянул на Черменского. Тот, в свою очередь, на Наташку.
– Тебе лет сколько?
– Четырнадцать, сударь…
– Давно у Андрей Кирилыча?
– Второй год-с…
– Родные есть?
– Как же-с, вот как раз Андрей Кирилыч родня и есть… Как мамка померла, они меня забрали в услуженье, как есть благодетель мой… Они меня поначалу хотели в приют определить, так ихняя супруга, Домна Никифоровна,
– Они ее замордовали хуже каторжной, – вклинился Ванька. – Она им и в магазине служит, и моет, и стирает, и дите качает. А когда я от бития ухватом чуть не помер, Наташка со мной две недели возилась. И лошадиной мазью лечила, а то б точно подох. Не поеду я без нее никуда.
Наташка схватилась за всклокоченную рыжую голову. Решительно уселась прямо на грязный пол, поджав под себя босые ноги, усадила рядом Ваньку и что-то жарко зашептала ему на ухо, дергая за рукав драной рубахи. Он слушал, молчал, хмурился с каждым словом Наташки все больше и больше. Закончив, наконец, свою речь, девчонка отвернулась к стене и закрыла лицо руками. Ванька покосился на нее, шумно вздохнул, посмотрел на Северьяна, на Черменского и, видимо, так и не решив, к кому из них обращаться, уставился в пол и проворчал:
– Тут, стало быть, дело такое… Она…
– Ой, молчи! Молчи, дурак! Молчи-и-и! – тоненько запищала Наташка, но Ванька отмахнулся и закончил:
– Тяжелая она.
– Приехала кума, да не ведала куда… – ошарашенно пробормотал Северьян, косясь на Черменского. – Это кто ж тебя, девка, осчастливил?!
– Они… – пролепетала Наташка, не отнимая от лица ладоней. – Андрей Кирилыч…
– Чего?! – заорал Северьян так, что сразу на нескольких нарах прекратился храп, и две-три встрепанные головы медленно поднялись, хлопая опухшими глазами. – Этот кровохлеб?!
– Они, они-с, не сумлевайтесь, – уверила Наташка. – Еще летом, после Петровых дней, когда их супруга на богомолье в Новопречистенский монастырь отбывши… Видит бог, я не виноватая, я тока-тока младенца укачала и рядом с ним на половике-то прикорнула, вдруг чую в потемках – хапают за ноги, а там и выше… А голосить-то боюсь, потому как ребенок пробудится, я же его не затем три часа качала… И вот вам крест святой, кабы не борода – ни в жисть бы на Андрей Кирилыча не подумала!
Северьян медленно повернулся к Черменскому, скулы у него были белыми.
– Ваша милость, я его зарежу, – спокойно произнес он.
– Ай, не берите греха на душу, Северьян Дмитрич, – так же спокойно отозвалась с пола Наташка. – Дело-то житейское… Вот только выгонют они меня сразу же, как обнаружится. Я уж и место себе приискала в полтиннишном заведении…
– Врет она, – буркнул Ванька. – Ей там мадам сказала, что малявок не берет, потому – бездоходные.
– А вот и нет! – накинулась на него Наташка. – Сказала – примет, коль младенца пристрою! Я его при церкви оставлю! А может, и сам помрет, чего ему на свете-то мучиться?! Кабы меня мамка во младенчестве подушкой задушила, я б ей только в ножки поклонилася!..
Неожиданно снаружи раздался страшный грохот: кто-то, ворвавшись с улицы, опрокинул в сенях то ли тазы, то ли жбаны. Дверь распахнулась, и в полутемную, грязную, пахнущую тухлятиной ночлежку
Это оказалась девушка лет двадцати, с остриженными до плеч черными, мелко вьющимися волосами, напоминавшими барашковую шапку, худенькая, с угловатой мальчишеской фигурой. На незнакомке было очень приличное летнее пальто в сборку, из-под которого виднелось черное барежевое платье, в руках – огромный зонтик, кончающийся металлической острой спицей, а через плечо висела холщовая солдатская сумка. Головной убор, похоже, потерялся во время бега, от которого девушка все еще задыхалась.
– Шухер, урки, – легаши!!! – звонко, на всю ночлежку выкрикнула она, и сонная тишина сразу взорвалась как бомба. Владимир даже не успел заметить, чья рука распахнула окно, выходящее во двор, и сорвала рваную занавеску с потайной дверцы за буфетом, а в образовавшиеся дыры уже ловко и быстро, словно вспугнутые мыши, убегала «каторга»: несколько черных, обритых личностей, до этого мирно и крепко почивавших на верхних нарах. В окна кинулись и проститутки, и нищие, и обычная «босота», в планы которой не входила встреча с полицией. Владимиру ничего не грозило, но рисковать Северьяном и Машиным сыном, обнаруженным с таким трудом, он не собирался.
– Мадемуазель, каким образом предпочтительнее, на ваш взгляд, рвать когти? – изысканно обратился он к незнакомке, зная по опыту, что куртуазным обращением легко можно расположить к себе проститутку. И в ту же минуту понял, что ошибся: уличной эта девица явно не была. На Владимира уставились два черных, смеющихся, ничуть не испуганных глаза, а маленькая, неожиданно сильная рука дернула его за запястье:
– За мной! Ардальоныч, открывай темную!
– Вот завсегда убытки от вас, Ирина Станиславовна! – не удержался старик-хозяин, тем не менее ловко отпирая крошечную дверь под нижними нарами, за которой открылось что-то, напоминающее крысиный лаз. Девушка бесстрашно нырнула в эту дыру, сразу же за ней молнией последовал Северьян, потом юркнули попискивающая от страха Наташка и Ванька. Замыкал шествие Владимир, и как только дверца за ним захлопнулась, наступила тьма египетская.
– Ваша милость! – обеспокоенно воззвал из потемок голос Северьяна. – Спички есть? Тьфу ты, зараза, пошла прочь… Не крысы, а лошади!
– У меня есть, – отозвался, гулко отрезонировав от стен, голос девушки.
Действительно, вскоре впереди задрожало красное световое пятно. Когда же и Владимир, наконец, отыскал в кармане спички и зажег одну, стало видно, что они стоят в длинном, сыром, уходящем в темноту переходе. Под ногами хлюпала вода.
– Уходим, живо! – скомандовала девушка. – Здесь недалеко, вылезем в Петровом переулке! Дети! Идите рядом со мной! Господа, пожалуйста, побыстрее, я не могу себе позволить из-за вас погореть!
Северьян отчетливо хмыкнул, но шагу прибавил. Владимир последовал его примеру.
Идти оказалось в самом деле недалеко. Темный коридор с низким потолком и торчащими из стен бревнами и обрывками цепей напомнил Черменскому одесские катакомбы, где они с Северьяном в свое время прятались от полиции в компании греческих контрабандистов. Владимир опасался лишь того, что за ними может быть погоня, но, видимо, об этом потайном ходе знали немногие. Через несколько минут звонкий голос идущей впереди девушки предупредил: