Огонь в колыбели
Шрифт:
Метрах в пяти впереди пролегла неровная волнистая борозда, отделяющая зеленую траву от мертвой темной поверхности. Рэм осторожно вылез из машины, медленно подошел к борозде, присел и, преодолевая отвращение, коснулся пленки рукой. На ощупь она оказалась гладкой, твердой и холодной. Он в мыслях определил ее как «черное стекло».
Когда выпрямлялся, неожиданно потемнело в глазах. Но он устоял на ногах. Видимо, ушибся все-таки сильно… Кожа, покрытая засохшей кровью, неприятно зудела. Он вернулся к машине и погляделся в треснутое зеркальце заднего вида. Ну и хорош… Увидит кто — перепугается. Бровь рассечена, потому и крови столько. Наверное,
Он полез в кабину, достал фляжку с водой, намочил платок и, глядя в зеркало, начал оттирать кровь. Вынул из аптечки йод и пластырь. Смазал рану йодом, стараясь не угодить в глаз, потом заклеил — неловко, криво, да бог с ним… Снова заглянул в зеркальце. Ну вот, теперь лучше.
Дороги дальше не было, она исчезла под грудой черного стекла, только очертания угадывались. Придется возвращаться. Перед поворотом в лесополосу Рэм видел село. Он пойдет туда, отыщет людей, должен же хоть кто-то знать, что произошло! Добираться надо пешком — один он с машиной ничего не сделает. Нужно идти, хотя кружится голова и ноет все тело. Другого выхода нет. Не может он сидеть тут и ждать…
Рэм шел не по дороге, а обочиной, часто останавливаясь, держась за стволы деревьев. Наконец выбрался на вершину холма и замер.
Туман совсем пропал, и все было видно как на ладони: зеленый, овальных очертаний островок светлел среди застывшего стеклянного моря. Каким чудом он уцелел? Черное стекло расстилалось, насколько хватало глаз. Лишь в одном месте деревья заслоняли горизонт, но Рэм пришел с той стороны и знал, что и там — то же самое…
Он впился глазами в полоску пшеницы, которая пересекла его путь. За ней поднимали головы жаркие подсолнухи, в лощине блестел пруд, а возле него среди зелени сада алела черепичная крыша. Там жилье, люди!
Спускаться с холма было легче, но Рэму изменяли силы. Он принялся считать шаги — сначала по пятьдесят, потом по сорок, тридцать, а затем просто садился в пушистую дорожную пыль. Двадцать пять шагов — меньше нельзя. Он должен проходить по двадцать пять шагов…
Рэм увеличивал паузы между переходами. Но когда падал на землю, избавляясь от необходимости тщательно считать непосильные шаги, тревожные мысли набрасывались голодной стаей. Что это за черное стекло? Откуда оно взялось? Что произошло? Как далеко тянется пустыня? Вчера вечером он приехал в гости к матери. Жена и дочь остались в городе, отделенном теперь черными холмами. Что, если проклятое стекло добралось и туда? Жена не захотела поехать с ним — дескать, дома столько дел накопилось. Не пустила и дочку, а она так просила… Сейчас все, по крайней мере, были бы вместе, и он знал бы, что с ними все в порядке. Почему не настоял!.. А мама… Что с нею? Ничего не известно! И поэтому он должен встать, должен идти вперед, найти людей, выяснить, какая же беда настигла их, почему вот этот живой островок окружила черная пустыня…
Узенькая тропка, петляя меж подсолнухов, вела через огород. Он пошел по ней, надеясь сократить путь. Уже близко, еще несколько минут… Но все сильнее дрожали ноги, кружилась голова, и только злость подхлестывала — он ненавидел собственную слабость. Стыдно просить помощи, пока еще способен двигаться. Вот уже белеет стена домика. Он видит синие окна и горшки с геранью на подоконниках. Дошел…
Рэм оперся рукой о стену и закрыл глаза. Было тихо. Неужели нет никого? Нет, невозможно, невероятно, чтобы все его усилия оказались
То, что увидел он, выйдя из-за угла дома, поразило своей обыденностью. Будто ничего и не случилось, не легла вокруг черная пустыня — женщина во дворе кормила уток, собака, лязгнув цепью, залаяла на него. Здоровенный рыжий пес исправно нес службу, словно мир вокруг был прежним…
Женщина оглянулась. Ее глаза глянули на Рэма испуганно. Она выдохнула: «О-ох…» и медленно двинулась к нему, вытирая руки о цветастый фартук. Цепляясь за стену, Рэм начал оседать на землю.
— Ты забыл, как попал в этот дом? Забыл, какой ты приполз?. Как я выхаживала тебя? Ночами возле тебя сидела… Это я тебя выходила, я тебя спасла! А ты… ты…
Марта снова зарыдала, и до Рэма долетало нечто невразумительное:
— Думаешь, легко… а где ж мои… никто не скажет… а ты…
Рэм смотрел в окно. Он уже не пытался успокоить Марту и заговорил лишь тогда, когда она затихла в изнеможении.
— У нас горе общее, Марта. Мы не просто потеряли близких — такое ведь и раньше, в обычной жизни, бывало. Мы потеряли весь мир, в котором жили. То, что мы спаслись, — случайность. Мы не должны были уцелеть. Можно лишь гадать, почему так вышло. Мертвые не воскреснут, Марта. Надо думать о живых. Только теперь, после этого ужаса, начинаешь понимать, как мало нужно, чтобы уничтожить все живое…
— Это все так, — вздохнула Марта. — Ясно, нам просто повезло. И не только в том, что мы остались жить. Нам есть чем жить, понимаешь? Вспомни, как ты сказал: мы перешли к натуральному хозяйству, как наши далекие предки, еще и посмеивался — мол, я плохо учила историю и забыла, что это-такое.
— Кажется, я так говорил…
— Так вот, нам есть, где жить, чем питаться. Пока что есть. Но надо смотреть вперед. Никто не знает, что будет потом. Сможем ли мы прокормить себя. Запасы не бесконечны, и только глупец не поймет, что на трех человек расход пищи меньше, чем на четырех…
— Хочешь сказать, что девочка тебя объедает? Вот отчего Лина за столом так мало кладет на свою тарелку. Клюет, как птичка… Вы смотрите на нее, как на воровку, и она это чувствует!
— Ну и хорошо, если чувствует. Так не может продолжаться! Она уже набралась сил…
— И поэтому надо указать ей на дверь? Марта, ты же мать!
— Была! — отрезала Марта.
— А ты представь себе, что это твоего сына выгоняют в мертвую пустыню…
— Моего сына больше нет. Мы не вернем своих родных тем, что будем хлопотать о чужом дитятке! Пусть ищет себе другого приюта.
— А если наш островок — последний приют в мире? Мы обошли все окрестности, Марта, поднимались на все холмы! Сплошь только это черное стекло и никакого просвета. Радио молчит, света нет и не будет. Мы одни, Марта! Нам не на кого надеяться.
— Ты же говорил, что где-то могут быть еще люди?
— Это только допущение, как ты не понимаешь! А черная пустыня реальность, вон она — всюду, куда ни глянь.
— Зачем же мы тогда ходили в эту пустыню, чего искали? Зачем ты повел меня туда? Мы бы никогда не увидели Лину, не притащили бы ее сюда, домой, не морочились бы с ней! Почему она не осталась там? Она же хотела добраться до города, вот пусть бы и добиралась! Мы бы ничего не знали о ней! И зачем мы пошли в ту сторону, зачем только нашли ее… — Марта снова захлебнулась криком и слезами.