Огонь желаний
Шрифт:
Но, конечно, к обеду, даже в кругу семьи, дамы предпочитали вечерние наряды с глубоким вырезом. Спускаясь в них по лестнице, они ослепляли своим блеском глаза одного, самое большее — двух безразличных слуг.
«Переодевания, переодевания!.. — повторяла Вада самой себе, идя по коридору. — Уверена, что этот заведенный порядок — часть какого-то гигантского ритуала, возможно даже игры, предложенной кем-то, кто манипулирует нами, беднягами, словно пешками».
Представив все это, она рассмеялась, но когда вошла в свою комнату, задержалась
Комната изобиловала разными художественными безделушками и была обставлена в соответствии с распространенными представлениями об идеальной спальне молодой девушки. Медную кровать с изысканно украшенным изголовьем и основанием по краям обрамляли оборки. На туалетном столике с прекрасным зеркалом лежала белая муслиновая салфетка; сквозь плетения ее ткани были протянуты тонкие розовые ленточки, которые завязывались бантиками. Шторы, тоже розовые, обшитые бахромой и украшенные кисточками, были присборены и подвязаны кружевными и бархатными шнурами. Все это выглядело игриво и беспечно; казалось, что здесь обитают шаловливые дети.
Мебель была вручную расписана птичками и цветами. Небольшие скульптурки и другие предметы искусства аккуратно разместились по полочкам и шкафам.
Вада не могла припомнить ни одного своего дня рождения или Рождества, чтобы ее мать не преподнесла ей, среди множества прочих подарков, фарфоровые статуэтки, чаще всего в виде дрезденских пастушек. Здесь же были художественные изделия из серебра, золота, из полудрагоценных камней и фарфора, изображающие людей и животных. Комнату переполняли всевозможные маленькие коробочки, шкатулки, многие из них не представляли никакой ценности, но выглядели привлекательно и забавно. Все они имели определенное назначение и считались во вкусе юных особ.
Все вместе эти предметы загромождали комнату, и у Вады часто появлялось желание выбросить ненужный хлам. Ее мать пришла бы в ужас от подобной мысли. Миссис Хольц к тому же вряд ли сумела бы понять, что Вада устала и от картин, украшавших стены ее комнаты.
Это были полотна с изображением детей, играющих с животными, репродукция с картины сэра Джошуа Рейнолдса «Век невинности», идиллии других именитых художников, в которых присутствовали, животные.
В комнате находились также предметы священных религиозных культов, слишком яркие и необычные, чтобы вписаться в окружающую действительность.
«Это даже не комната ребенка, это жилище слабоумного», — сказала себе Вада, и ей сразу же стало стыдно за свою беспощадную критичность.
Ее мать как-то назвала ее неблагодарной, и Вада попыталась внушить себе, как ей повезло, что она может жить одна в такой большой и красивой комнате.
Девушка хорошо знала о существовании бездомных людей, бродяжничавших на улицах Нью-Йорка, о том, что целые семьи порой не имеют крыши над головой или ютятся все вместе на чердаках или в подвалах и там едва хватает места, чтобы повернуться.
Но
То же самое она ощущала в каждом их доме.
Комнаты везде были похожи и отличались только цветом стен. Когда Хольцы путешествовали, личные вещи Валы разъезжали вместе с ними. Фарфор, предметы искусства, маленькие шкатулочки — все вывозилось и составляло часть багажа.
Точно так же, когда Вада была маленькой, ее куклы, плюшевый мишка, книжки со сказками путешествовали с места на место, чтобы девочка повсюду чувствовала себя как дома.
От всего этого Вада ощущала себя как бы скованной невидимыми цепями; казалось, они опутывают ее запястья и лодыжки. И некуда бежать от этого дома, от его обстановки, от его духа. То же самое, иногда думала Вада, происходит и с ее мозгами.
Ей не давали возможности самостоятельно мыслить и принимать решения. Порой она даже пыталась представить, сможет ли что-то изменить в заведенном порядке.
— Завтра мне хотелось бы поехать кататься верхом не утром, а днем, — сказала она как-то.
— Но профессор Хабер придет к тебе после ленча, Вада, разве ты забыла? — отвечали ей.
— Почему он не может прийти после завтрака? — настаивала девушка.
— А какой в этом смысл? — говорили ее мать или мисс Чэнинг.
Ответа на такой вопрос у нее не было, и занятия шли по расписанию, своим чередом, как прежде, и временами Ваде казалось, что уже никогда ничего не изменится.
Они даже посещали свои дома и поместья в определенное время года: одни весной, другие осенью, какие-то в летнюю жару, иные — в холодные зимние месяцы.
«Это похоже на движение фигур на шахматной доске, — думала Вада, — где все клетки одинаковы и отличаются только цветом». Она представила, как передвигается из желтой клетки, которую обозначила для себя как Весну, в розовую — Лето, далее в коричневую — Осень и, наконец, в белый квадрат, он, естественно, означал Зиму.
Затем все повторялось сначала, в той же последовательности, — из клетки в клетку одного и того же размера, но вместе они вели в никуда.
«С моей стороны эгоистично жаловаться. Я не имею права быть недовольной. Мне так повезло! Я такая счастливая! Я так богата!»— снова и снова повторяла себе Вада.
Вокруг все было как в гигантском карточном доме, и больше всего ей хотелось его разрушить.
И вот теперь, впервые в жизни, Ваде предстояло совершить что-то иное, отличное от прежнего, и вырваться из привычной рутины.
Она почувствовала, как меняется к лучшему ее настроение.
По крайней мере, она увидит Париж, хотя и пробудет там всего одну неделю. Наконец-то повседневная монотонность ее жизни в Америке останется позади.
Девушка боялась даже представить, что может случиться, когда она приедет в Англию, но сейчас ей не хотелось занимать этим свои мысли.