Огонь
Шрифт:
Как и большинство других пещерников, Кира что-то задорно кричала, и голоса сливались с шелестящим шумом дождя и бессловесным шепотом струй. Редар поднял голову к небу, открыл рот – пусть дождь, податель жизни, напитает его своей освежающей силой! Он тоже пытался что-то говорить, захлебывался, отплевывался и снова, снова глотал чистую, свежую воду.
Наконец, Кира замерзла окончательно. Она дрожала уже так, что еле могла говорить. А Редар даже не мог набросить на нее что-нибудь из своей одежды – все было насквозь мокрое. Да и сам он, честно говоря, продрог
– Пойдем домой, Кира! Я тебя отведу.
– Н-н-ет… т-т-оллько н-не д-домой. Я ж-же, в-вроде как, п-под д-домашним з-заключ-чением. М-мама ув-видит и н-никуда б-больше н-не п-пус-тит. П-пойдем л-лучше к т-тебе.
Редар пожал плечами. Ну, ладно.
В комнате он первым делом запалил от светильника несколько веток сушняка, сложил в очаг, подбросил в пламя несколько кусков горючего камня. Огонь разгорелся быстро, от него повеяло теплом. Редар стащил через голову накидку и рубаху, растянул над огнем. Повернулся к Кире:
– Садись ближе, быстрее согреешься.
Кира не отвечала, она ошеломленно смотрела на него. Потом протянула руку и осторожно провела пальцем сдвоенный косой шрам на его груди.
– Что это?
– А! Я-то все думаю, что ты там разглядываешь? Будто скорпиона увидела! Это меня еще в Солончаках, дождей пять назад, богомол подрал. Я клубни пустоцвета выкапывал, увлекся, по сторонам не смотрел, а он – тут как тут. Ну, и схватил меня, покарябал изрядно. Я вывернулся кое-как, копье подхватил и – прямо в грудь! Один бы я, конечно, все равно не отбился, сожрал бы меня богомол. Хорошо, от дома недалеко, мои крики услыхал отец, его друг, Вайлиш. Прибежали, втроем отбились кое-как…
Глаза девушки смотрели на Редара как-то странно. В них было нечто такое, особенное, чего он никак не мог постичь. Он смутился, замолчал. Было как-то неловко. А Кира сама не знала, что с ней творится.
Какое-то удивительное теплое чувство обволакивало ее, когда Редар был вот так, как сейчас, совсем рядом, в двух шагах. Казалось, что теперь ни одна опасность мира ей больше не грозит. Ей хотелось чем-то отблагодарить его за эту защиту, тоже отдать ему что-нибудь, часть себя. Только ему, наверное, не нужно. Он такой сильный, такой смелый, он все сделает сам и ни в чьей помощи не нуждается.
Она вздохнула, присела к огню, протянула руки. Мокрая одежда липла к телу, и это было неприятно. Кира обернулась к Редару:
– У тебя есть какая-нибудь накидка, одеяло? Только чистое! А то знаю я вас, мужчин…
– Сейчас посмотрю.
Юноша долго копался, выискивая теплое тканое одеяло, дар Раймики на прошлые дожди. Наконец нашел, повернулся:
– Вот наше…
И поперхнулся. Кира сняла накидку, стащила рубаху. Она обхватила руками плечи, на изгибах ее красивой спины играли в пятнашки отблески огня. Между лопаток струились мокрые волосы, от них вниз тянулись водяные струйки. Девушка, не оборачиваясь, протянула руку:
– Давай.
Голос у нее был какой-то неестественно спокойный, будто она нарочито сдерживает некое внутреннее напряжение, странную дрожь. Редар отвернувшись, протянул
– Реди… это повесь, пожалуйста, над огнем. Пусть сушится…
Кира протягивала ему свою одежду. Он расправил ее, развесил над огнем – пусть… Наваждение пропало.
Девушка постепенно согрелась, ей было хорошо. Тепло разливалось по ее телу, выгоняя прочь сырость. Она зевнула, сонно посмотрела на Редара. Тот стоял рядом неподвижный, как каменный утес, смотрел в огонь.
– Редик, я спать хочу.
– Ложись вон, да спи.
– Только ты… ну, побудь со мной, ладно. Я не хочу одна.
– Я рядом посижу.
Кира так и заснула на редаровой лежанке, укрывшись с головой. Он долгое время сидел рядом, держа подругу за руку, потом, когда она засопела ровно и спокойно, осторожно освободился. Набросил на себя почти высохшую накидку и вышел из комнаты. Пусть спит…
Блуждая наугад по пустым проходам и туннелям, Редар неожиданно для себя вышел к Привратной пещере. На входе зевал страж – малознакомый, но приветливый парень по имени Харт. Снаружи царила непроглядная ночь. Дождевые тучи закрыли даже тот маленький клочок неба, что оставался свободным от целивших в небо горных пиков. Чего, не спится? Сырость замучила?
– Да нет, просто у нас в ночь первого дождя не ложатся. Я привык, вот и не могу спать…
– А-а-а… – протянул Харт, – понятно. Ну, мне хоть не так скучно будет…
Они неспешно оглядывали горные отроги, лишь изредка перебрасываясь пустыми фразами, причем все реже и реже – Харт, похоже, совсем засыпал. Он и стоял-то лишь потому, что опирался на копье, а так бы точно свалился. Неудивительно, что первые признаки надвигающейся беды заметил не он, а Редар.
Вокруг стояла звенящая тишина. Звуки в пустоте только что дочиста вымытой ночи разносились далеко. Помогало и эхо от скал. И вдруг тишина пропала. Редару на мгновение почудилось… Да нет, ерунда. Хотя… Издалека донеслись усталые, злые голоса, шлепанье ног по мокрым камням. Он насторожился, толкнул Харта:
– Кто-то идет!
Страж оживился, выставил вперед копье, прислушался.
– Да и правда… Эй, кто идет?!
Отозвались неразборчиво. Харт окликнул еще раз, погромче. Снова какое-то бормотание. Наконец из-за поворота выбежал человек. Он тяжело дышал, на руке были видны свежие, кровоточащие царапины.
– Скорее! – крикнул он на ходу. – Скорее! Предупредите Правительницу! Враги идут!
У Редара екнуло сердце. Смертоносцы?
– Кто? – тихо спросил он, заранее зная ответ и страшась его. Но он не угадал.