Ограбление по-русски, или Удар « божественного молотка»
Шрифт:
Я не согласился с доводами старшины:
– Но у меня все будет по-другому, потому что я полюбил впервые в жизни.
Я замолчал, потому что вспомнил, что наши с Полиной договорные отношения закончатся через двенадцать дней – мы с мамой ограбим банк, и они закончатся. Впрочем, а почему это они должны закончиться? Ведь я могу развестись с Александрами и жениться на Полине, ну, конечно же, если мы удачно ограбим банк. А это, скорее всего, так и будет, потому что моя мама не ошибается в таких случаях, значит, мои дети будут обеспечены, у меня появятся большие деньги,
Старшина прервал мои размышления:
– Ну, Арбатов, все влюбленные говорят, что у них все будет по-другому и все будет хорошо, но жизнь бьет своей дубиной по башке, и любовь погибает. Странно, что ты в свои сорок лет не знаешь об этом, с виду зрелый мужик, а говоришь, как молодой. Вон Сюткину двадцать пять, но он уже зрелый и знает законы жизни. Ну все, Арбатов, иди своей дорогой, а нам пора искать телефон и звонить в наше родное отделение.
Я удивился:
– А зачем вам телефон, у вас же должны быть рации?
Сюткин махнул рукой:
– Рации у нас отобрали на прошлой неделе, менты из сорокового отделения наехали и отобрали, но они не тронули оружие, как эти уроды из пятнашки.
Я попрощался с ментами и на маршрутном такси поехал к маме, потому что если я к ней не заходил каждый третий день, она очень потом сердилась, больно дергала за волосы и называла «жалким подобием Константина Арбатова». А сейчас мне не понятно, почему она так меня называла, если моим отцом был Дмитрий Спирин.
Это странно и удивительно: только в сорок лет я узнал, что меня зовут не Игорь Константинович Арбатов, а Игорь Дмитриевич Спирин, и мой истинный отец жив, здоров и проживает где-то в Петербурге. Похоже, он не очень-то любит своих детей, потому что не захотел со мной даже хотя бы один раз встретиться и поговорить, а я своих пятерых детей очень даже люблю и ради них пойду грабить банк, ради них и ради мамы, потому что она уже не остановится.
Маршрутное такси притормозило, выпустило одного человека недалеко от Лесного проспекта, и мы поехали дальше. Мужчина лет пятидесяти, сидевший рядом со мной, спросил:
– Не знаешь, как вчера сыграл «Зенит»?
Я сделал удивленное лицо и спросил в свою очередь:
– А какой такой «Зенит»?
– Как – какой? – удивился мужчина. – В Петербурге только один «Зенит», который играет в высшей лиге, и вчера мы принимали московский «Спартак», а они сейчас не в форме, и мы должны были выиграть, а ты что, не местный, что ли?
Я пожал плечами и ответил:
– Да нет, я местный, но хоккей меня не интересует.
Глаза мужчины стали вдвое больше, он хлопнул меня по колену и гаркнул:
– Да какой на хрен хоккей?! В хоккее у нас СКА играет, а «Зенит» – это большой футбол, впервые встречаю местного мужика, который не знает «Зенита», ты случайно не голубой? Говорят, они спортом не интересуются.
Я успокоил мужчину:
– Я не голубой, я люблю женщин, к тому же, вы тоже не знаете, как сыграл «Зенит», значит, с вами тоже не все в порядке.
Мужчина снова хлопнул меня по колену и сказал:
– Я сбежал вчера из психиатрической больницы, чтобы посмотреть
– Нет, – ответил я.
– Вот и я никогда не видел, поэтому вчера не поверил своим глазам и набил ему морду, ну, нас в ментовку и забрали, проверили этого негра, и он оказался черным Остапом Бендером. Мне пожали руку за бдительность и отпустили, а негра оставили там для разборок. И только я вышел из отделения, дошел до остановки автобуса, смотрю, а там стоит негр в милицейской форме, но это еще более оскорбительно для моих глаз. Ты видел когда-нибудь в Петербурге негров-милиционеров?
– Нет, – ответил я.
Мужчина заулыбался и сказал:
– И я никогда не видел, поэтому опять не поверил своим глазам и набил ему морду. Потом нас забрали в ментовку, где и выяснилось, что негр – не простой мент, а полковник и начальник соседнего отделения, ну, меня забрали в отделение этого негра и всю ночь били дубинками по жопе, но к этому я привык в психбольнице, где специалисты покруче ментовских, за двадцать лет тренировок на жопе вырос щит из шрамов и мозолей, поэтому в ментовке я лежал под градом ударов и улыбался. А утром пришел тот негр и, увидев мою презрительную улыбку, сказал: «Да он почти как Спартак: его распинают, а он улыбается». С его слов я понял, что «Спартак» вчера проиграл «Зениту», и спросил: «Сэр, а как вчера сыграл „Зенит“?» Негр-полковник взглянул в мои глаза и строго спросил: «Ты что, сумасшедший, что ли?» – «Да, – честно ответил я, – но ведь в этом нет ничего противозаконного». Негр-полковник согласился с моими доводами и отпустил меня.
Мужчина перестал улыбаться и громко на все маршрутное такси спросил:
– Мужики, а как же вчера сыграл «Зенит»?
В машине кроме нас ехало еще семь женщин, мужчиной с виду был только водитель. Он тряхнул своей кудрявой головой и ответил:
– К сожалению, мы вчера проиграли 1:2.
Мой сосед обхватил свою голову и рыдающим голосом сказал:
– О, Господи, беда пришла в наш город, «Зенитушко» просрал, и ночь опустилась на мою душу.
Водитель тряхнул своей кудрявой головой и сказал:
– Вы ошиблись, товарищ, это «Спартакушко» просрал, и в знак траура я надел черную одежду.
Мужчина, сидевший рядом со мной, перестал сжимать свою голову, распрямился и недоверчиво спросил:
– А ты что, за «Спартак» болеешь, что ли? В Петербурге я с такими еще не встречался.
Маршрутка повернула направо, и водитель ответил:
– Нас, спартачей, около шести человек, и мы вчера весь вечер с горя пили по-черному.
Мой сосед счастливо заулыбался, вскинул руки к потолку и заорал изо всех сил: