Ограбление. Мафия. Лимоны никогда не лгут
Шрифт:
Есть, однако, одно «но». Для того чтобы этот человек имел возможность делать большие ставки, когда такое потребуется, у него под рукой всегда должна быть крупная сумма денег. Скажем, в сейфе офиса этой бензозаправочной станции хранилось постоянно от тридцати до пятидесяти тысяч долларов. Когда сумма становилась меньше тридцати тысяч, она пополнялась доставкой налички из черной биржи спецкурьером. Если сделанные ставки оборачивались выигрышем, все деньги от выигрыша, превышающие верхний предел уставного фонда — пятьдесят тысяч долларов, — незамедлительно должны были быть возвращены черной бирже.
В ту вторую половину дня, когда двадцать минут третьего раздался телефонный звонок и Маури ощутил, как у него от страха засосало под ложечкой,
Салса восседал в своей машине на том же самом месте каждую вторую половину дня с тех самых пор, как получил письмо от Паркера с предложением — кстати, весьма соблазнительным, — пошерстить мафию, и неотрывно наблюдал в бинокль за бензозаправочной станцией. Он уже начинал терять терпение — потому что была среда, а Салса намеревался ждать только до конца недели. Если к тому времени не будет заметно никакой активности, он готов был бросить эту затею.
Салса был высоким мужчиной тридцати семи лет, с хорошо развитой мускулатурой. Он являлся нелегальным иммигрантом, юность которого прошла под знаком преданного служения рухнувшим идеалам некоторых политиканов в ряде стран, враждебно относящихся к Соединенным Штатам. После двадцати лет в нем внезапно пробудился интерес к собственной выгоде — истине непререкаемой и гораздо более надежной, нежели любая иная политическая доктрина. В дальнейшем он убедился, что именно этой истины придерживается большинство политических лидеров, которым он так слепо служил в своей юности. Они провозглашали беззаветную борьбу за лучший мир, и Салса, будучи молодым и зеленым, верил им на самом деле. Он беззаветно боролся за лучший мир, пока не понял, что большинство тех, за кем он слепо следует, борются в основном за лучший мир для самих себя. С той поры всякий раз, встречаясь человеком, который заявлял, что борется за лучший мир, Салса мысленно неизменно задавал ему вопрос: «Лучший для кого, брат?»
Точно так же, как когда–то он старался претворить в жизнь все идеи, которые проповедовали эти лидеры, теперь Салса начал практиковать методы прямо противоположные. Но он был все еще слишком молод, излишне дерзок и неосторожен в своих действиях, и ему очень скоро пришлось стать беженцем. Для некоторых стран Салса стал нежеланным гостем, ему вдоволь пришлось поскитаться в поисках места для себя в этом внезапно оказавшемся враждебном мире. Его молодость и физическая сила сослужили ему хорошую службу, привлекательная внешность оказала еще более неоценимую услугу: немало женщин учили его местным языкам. Салса до сих пор говорил на английском с легким британским акцентом.
Со временем Салса открыл, что трансатлантический теплоход для жиголо — сущий рай. Оставаясь на борту и не высаживаясь в конечных пунктах, он скрывался от властей в время пребывания корабля в порту с помощью одного из устроителей досуга для женщин на теплоходе. Целых три года провел Салса — легких и приятных года — на борту этого судна. Пища была хорошей, а компания — интересной. Одежду и деньги на карманные расходы всегда можно было украсть и не предвиделось недостатка в женщинах, желающих заполучить компаньона в каюту, так что спать на палубе ему не приходилось. Но в такой жизни не было постоянства, а главное — ни малейшего шанса собрать приличную сумму денег, чтобы зажить потом безбедной жизнью. Поэтому в один прекрасный день он сошел с корабля в Нью–Йорке.
Соединенные Штаты, очевидно, были для него самой подходящей страной — а уж он побывал во всех странах, кроме Австралии, — но из–за грехов своей юности и предосудительного с точки зрения морали поведения в настоящее время, не могло даже и речи идти о том, чтобы обратиться к властям с въездной визой: ответ ему был известен заранее. Поэтому Салса просто соскочил с корабля и стал ждать, что же ему предложит Новый Свет.
Увы, он предложил ему очень немногое: работу по мытью грязной посуды и с подозрением относящихся к его особе полисменов. Так продолжалось вплоть до того дня, когда Салса наткнулся на
Деньги, вырученные от следующих двух дел, пошли на приобретение и обустройство нового дома на северном берегу Лонг–Айленда, Салса купил большой дом, построенный полвека назад на пяти с половиной акрах земли, с видом на Лонг–Айленд–Саунд. Он был владельцем «форда–танденберда» и «кадиллака» — Салса оказался на поверку гордым, шовинистически настроенным патриотом, гражданином, который не желал покупать автомобили иностранных марок и вообще ничего, что сделано за пределами добрых старых Соединенных Штатов, — и яхты «Крискрафт». Его друзья по большей части подвизались на телевидении и в области рекламы, и среди них ходил слушок, что Салса унаследовал богатое состояние. Чтобы поддерживать свое реноме, он брался за работу, едва лишь начинала пустеть «кладовка», а все остальное время вел жизнь подлинного плейбоя — именно так описывал подобных ему джентльменов популярный мужской журнал с аналогичным названием.
По счастливой случайности Салса пронюхал о Маури и деньгах, хранящихся в сейфе на бензозаправочной станции.
Он был наслышан о системе черного тотализатора и о том, как она работает, и знал, что черные биржи держат своих людей на время сезона скачек возле каждого мало–мальски известного ипподрома. Случилось так, что Салса просто остановился на этой бензозаправочной станции — надо была заправить «форд», — когда после полудня раздался телефонный звонок, предназначенный Маури.
Салса направлялся на юг, чтобы посетить вечеринку, приглашение на которую получил заблаговременно по междугородному телефону. Пока служитель заправлял машину бензином, он зашел в офис, чтобы купить сигареты. Там сидел коренастый, праздного вида мужчина, который, удобно устроившись, водрузил ноги на крышку стола и курил сигару. Обнаружив у себя отсутствие мелочи, Салса вытащил доллар и попросил коренастого мужчину разменять. Увалень ответил:
— Франт, вот те крест святой! При мне налички всего девять центов, — и в доказательство похлопал себя по карманам.
Салса, сконфузившись, указал на кассовый аппарат:
— Но уж точно…
— Я не работаю здесь, франт! (Вилли не жаловал и не доверял Маури, потому и не подпускал и близко к кассе.) Вилли! Эй! Тут мужику нужна мелочь!
Вилли, выйдя в контору из подсобки, разменял ему доллар. Салса получил сигареты из автомата и направился к своей машине, размышляя об увиденном. Какой–то лентяй рассиживается тут, водрузив ноги на стол, а сам, оказывается, даже не работает здесь. Тут он поднял глаза и увидел вдали зрительские трибуны по другую сторону шоссе. Салса спросил у жителя возле помпы:
— Что это там такое?
— Ипподром, — последовал ответ.
И тогда Салса все понял. Ему не надо было ничего объяснять. Как раз в тот момент, когда он трогал машину с места, он увидел, как сначала Вилли отвечает по телефону, а затем передает трубку тому самому типу в офисе. Заметил, как Вилли скорчился возле сейфа, спешно открывая дверцу, и поздравил себя с тем, что не ошибся в оценке происходящего: наемный слуга черной биржи — и целый капитал, хранящийся в сейфе на бензозаправочной станции! Салса запомнил все, чему стал свидетелем, — запомнил так, на черный день, и погнал машину дальше на юг.