Ограниченная территория
Шрифт:
«Он вскрыл себе запястья, и вырвал руками вены. А затем, истекая кровью, разорвал руками кожу на шее, и выдрал себе гортань».
Всё вокруг было в крови.
Мне было жаль Котова. Но уже ничего не сделать.
– Может, нам как-то стоит помочь с похоронами? – грустно задала я вслух вопрос.
– Конечно, – поддержал меня Тим. Антон тоже кивнул.
И тут я заметила, как к нам подошёл Гаврилюк. Выглядел он спокойней, чем несколько минут назад во дворе, но всё ещё со следами недавнего «раздувания»: с покрытого потом лица не сошёл оттенок утренней зари; плечи так же вздымались вверх, а грудь – вперёд.
– Надо же – учёные ненормальные! Да в невро они все там сами с приветом. И с манией величия. Считают себя
– Ааа, ещё раз… здравствуйте. Чего домой не идёте? Рабочий день уже того… закончен. Нечего тут больше обсуждать этого бедолагу. Случается же у людей такое… К сожалению, его не вернёшь. Надо… эээ… жить дальше, работать. Верно ведь?
Мы все кивнули.
– Вот… А насчёт похорон – это ты, Катя, хорошо предложила. Надо собраться отделом, скинуться… В общем, завтра обсудим. Я пошёл… Хорошего вечера.
И он двинулся в сторону лестницы, продолжая что-то себе говорить.
– Это ваш заведующий? – удивлённо вытаращив глаза, спросил Тим, едва Пётр Владимирович скрылся из виду. – Знаете, а он был прав, когда предлагал проверить у всех психику. Но только я его не пойму – зачем палить самого себя?
Мы с Антоном улыбнулись.
– Гаврилюк хорош, как руководитель, и научный работник. Но как человек очень своеобразен, и… да, он невероятный параноик, – цокнул языком мой муж, и покачал головой.
– Окей, ну что ж – счастья вашему параноику, в жизни личной и публичной. Кстати… Я ему по фамилии сейчас классную кликуху придумал, – заговорщицки произнёс Тим.
– Я на тебя когда-нибудь точно намордник надену, – простонал Антон.
Глава 8
Я редко думала о маньяках. Иногда, встречая новости о пропадающих людях, орудующих в Москве серийных убийцах и громких делах, я вздрагивала от ужаса, и мысли о том, на что способны некоторые представители человеческого рода. Такие безжалостные факты заставляли меня принимать существование психопатов как должное – но я не зацикливалась на этой теме, считая, что в мире гораздо больше добра и хороших людей. Об этом я и старалась думать, воспринимая зло лишь как то, о чём надо помнить, чтобы остерегаться.
Однажды у меня с папой на этот счёт состоялся серьёзный разговор. Произошёл он холодным августовским вечером, перед моим отъездом в Москву. Мне было семнадцать, я только поступила в университет, и в связи с этим должна была покинуть родной городок. Эта беседа запомнилась тем, что подобные у меня раньше в основном были с мамой: она, всегда тревожась за меня, с самого детства объясняла мне правила безопасного поведения в обществе и с незнакомыми людьми; все наказы, подстерегающие опасности и меры их профилактики я к подростковому возрасту знала наизусть. Порою, папа считал, что мама бывает излишне настойчивой с опекой – и, честно сказать, я была с ним согласна. Разумеется, отец не меньше неё желал, чтобы со мной ничего не случилось. Просто его подход был несколько иным – он активно и с энтузиазмом (не всегда уместным) учил меня навыкам самозащиты. И так было во всех аспектах воспитания: если с мамой я наряжалась, выбирала одежду, делала уроки, читала книги, вышивала, вязала и шила, а так же готовила и убиралась по дому, то папа отвечал за моё познание жизни колхоза, природы, походы на рыбалку, в поле и в лес. Когда ещё были живы бабушка с дедушкой – родители отца, мы частенько гостили у них в доме в Поздняково, и там меня научили всему: ухаживать за скотом, топить печь и работать на огороде (последнее мы, впрочем, и так нередко делали всей семьёй). Мама прививала мне любовь к книгам и учебе, воспитывала во мне терпимость, умение прощать проявлять сострадательность, а папа старался сделать всё, чтобы его дочь выросла стойкой, храброй и находчивой в любой ситуации
Дело было в самих характерах
С мамой он познакомился однажды осенью, на сборах урожая. Женщина, в которую он быстро влюбился, оказалась по профессии швеей, и проживала в Красногорске, в квартире блочного дома – куда папа и переехал после женитьбы на ней.
Мама была спокойной, уравновешенной и миролюбивой. С работы в ателье она ушла, когда появились дети. После рождения моих братьев и сестры – Саши, а затем Гриши с Леной, мама стала домохозяйкой, и посвятила всю дальнейшую жизнь содержанию дома и воспитанию детей. Это она делала в лучших культурных традициях: знакомила с поэзией и классической литературой, попутно заводя разговоры о персонажах и устраивая их обсуждения (что позже помогало в написании сочинений по литературе), во время поездок в Москву водила в театры и музеи, рассказывала о знаменитых людях. Мама больше всех гордилась тем, что её младшая дочь училась в музыкальной школе, и закончила её по классу фортепиано. Она всегда была готова выслушать и помочь дельным советом, никого не осуждала и не шла на поводу у чужих мнений, а ещё умела вдохновлять, учила принимать себя и слушать свои желания. Я считаю, что многом благодаря маме мы, четверо её детей, смогли успешно реализовать себя во взрослой жизни, а главное – стать счастливыми.
Я всегда гордилась своей семьёй, своими родителями – за то, что вырастили нас в любви и заботе. За то, что научили нас защищать друг друга, и уважать, и за существование в душе оплота уверенности – в этом мире есть место, где тебя в любое время примут, выслушают и поймут. Хотя мамы уже нет в живых – виной тому стало последствие её гипертонической болезни, которой она страдала много лет, но в душе я ощущаю, что незримо она с нами. Как воспоминания. Как любовь, которая навсегда оставляет следы. А ещё у нас остался отец.
Я родилась значительно позже сестры и братьев, и была незапланированным ребёнком – но, несмотря на это, родительской любви и внимания мне досталось сполна. И, скорей всего, чуточку больше – ведь Саша, Гриша и Лена росли втроём, а к тому времени, как мне исполнилось пять, они все покинули отчий дом, оставив меня расти в положении единственного ребёнка в семье. «Твои трое» и «Катя» – так говорил дядя Лёва, когда речь заходила про воспоминания о детстведетей моего папы. Я выросла с чувством полной защищенности, да и сама умела постоять за себя – поэтому, когда папа перед моим отъездом в Москву вдруг начал рассказывать мне о возможных опасностях, я очень удивилась.
– Папа, да всё нормально будет. Я уже не маленькая, я справлюсь. И ты, если что, отправляешь туда четвёртого ребёнка. С тремя первыми всё было ведь хорошо? Вот, и насчёт меня вам с мамой не о чем беспокоиться.
– Ох, Катька! – отец, сидя со мной на кухне за столом, накрытым клеёнкой в клеточку, хлопнул себя по лбу. – Всё-таки Сашка парень, а Гриша с твоей сестрой держались вместе. Ты же…
– Пап, ну ты же всегда говорил, что уверен во мне, – жалобно произнесла я, притворно надувшись и откинув с плеч длинные (на тот момент до пояса) чёрные волосы.