Огромная память
Шрифт:
В этот же день в присутствии офицеров нашего полка я просил у Николая Петровича, как у старшего брата, руки Натальи Петровны.
Глава 6. На пороге тайны
Если меня спросить, что такое счастье, то я твердо отвечу, что счастье — это моя жена Наташенька. Никто не понимал меня так, как она.
Наталья Петровна показала себя прекрасной хозяйкой, устроив мой быт так, что приглашение в наш дом считалось чем-то вроде поощрения или награды.
Все было безоблачно, пока однажды утром я не увидел свою жену в слезах. Мне с большим трудом и с помощью множества поцелуев и ласковых слов удалось выяснить причину ее слез.
Оказывается,
— Кто это такая? Ты ее сильно любил и до сих пор вспоминаешь о ней? — допытывалась Наталья Петровна.
Что ей сказать? В Туркестане великое множество красивейших женщин, расцветающих подобно весенним цветам и увядающим в период быстро приходящей осени.
Связывать свою судьбу с Туркестаном я не собирался и поэтому издали любовался этим цветником, не вторгаясь в его пределы и не срывая прекрасный цветок, который завянет в стакане воды.
Знакомых женщин там не было. За честь поруганной женщины они мстят. Причем мстят очень жестоко. Но ни у кого из ревнителей местных законов не было повода обвинить меня в нарушении обычаев. Все это я без утайки рассказал своей жене.
— Николай, — сказала мне Наташенька, — я с утра пойду к брату посмотреть, как он живет, затем нужно зайти к мадемуазель N, я все-таки не оставляю надежды соединить братца моего Николая Петровича с нею узами законного брака. Хватит ему бобылем жить. Он воспитал меня, не создал семью, и я должна ему помочь. А ты, Николенька, попробуй вспомнить и записать то, что тебе приснилось. Можешь даже написать в стихах, — улыбнулась жена. — Поверь, я ни чуточку не буду ревновать тебя к твоему сну. Может быть, немножко. Мне кажется, что в этом сне кроется какая-то тайна.
Поцеловав меня, Наталья Петровна ушла. Я лежал в постели, благо день был воскресный, и кроме военно-исторического кружка в офицерском собрании в пять часов пополудни не было никаких служебных мероприятий.
Прикрыв глаза, я попытался вспомнить этот сон.
Глава 7. Сон
Дорога никак не кончалась. Вообще-то это не была дорога в прямом понимании этого слова. Просто на песке чисто интуитивно угадывались следы путника, прошедшего много часов (или веков?) назад. Странно, почему ветер не мог засыпать их? Достаточно его легкого дуновения, чтобы послушные ему песчинки, легко перекатываясь, заполнили углубления на песке. Они и заполнили, но не полностью, оставив крохотные ямочки, видимые только тогда, когда пригнешься ближе к песчаной поверхности. След отклонялся от нужного мне направления на северо-восток, но сама мысль о том, что дорога не идет в никуда, придавала мне уверенность в правильности принятого решения идти по следам.
Моя шерстяная одежда спасала меня от жары днем и от холода ночью. Каждый, кто увидел меня, отошел бы в сторону, опознав во мне суфийского дервиша. Остроконечная шапка, халат с сурами из Корана, узловатая с наростами палка, рожок. Никто не знал, что можно ожидать от человека, изучающего поведение человека и его сокровенных намерений для установления высшей искренности перед Аллахом. Вдруг он действительно знает о тайных намерениях и отвратит милости Бога.
Все тайные намерения человека находятся рядом с противоположным полом. Познание Бога возможно только в экстазе, состоянии, близком к божественному. Такое состояние может дать женщина мужчине или мужчина женщине. Быть женатым, значит избрать только один путь познания божественной истины. Даже, взяв себе четырех жен, мы получаем всего четыре пути божественного познания. Но у человека множество возможностей своего совершенствования и приближения к Богу
«Прелюбодея и прелюбодейку — побивайте каждого из них сотней ударов. Пусть не овладевает вами жалость к ним в религии Аллаха, если вы веруете в Аллаха и в последний день. И пусть присутствует при их наказании группа верующих. Прелюбодей женится только на прелюбодейке или многобожнице, а прелюбодейка — на ней женится только прелюбодей или многобожник. И запрещено это для верующих».
В этом сокрыта какая-то тайна, запрещающая людям любовью постигать божественное. Сливаться в экстазе с Создателем. Мы знаем все и не знаем ничего. Верно сказал Хайям:
Не спрашивай меня о том, что так превратно,
О прошлом, будущем… Жизнь — ветра дуновенье.
Считай добычею бегущее мгновенье —
К чему заботиться о том, что невозвратно?
Я шел третьи сутки по рисованной от руки карте, от колодца к колодцу, на встречу с человеком, знавшим секрет волшебного лука, стрелявшего сотней стрел одновременно. Великий визирь Коканда отправил меня на поиски этого секрета, снабдив тремя чистыми изумрудами для оплаты трудов. И, наконец, мне назначена встреча в аравийской пустыне, где нет никого, но сама пустыня напоминает оживленную базарную площадь, на которой слухи разносятся мгновенно, подобно легкому ветерку, то обрастая подробностями, то возвращаясь назад с готовым ответом. Так и мне пришел ответ о возможности завершения моей миссии, и даже было нарисовано то место, где меня будет ждать знающий человек.
Я уже давно должен быть на месте, но никак не мог увидеть условного знака — одинокого пенька пальмы у высохшего колодца.
Два раза я видел миражи в виде полноводных озер. Было трудно преодолеваемое желание бежать к озерам, окунуться в чистую прохладную воду, досыта напиться и лечь у воды в негу идущего с воды ветерка. Но я знал, что в этом районе нет никаких водоемов, и реально осознавал, что мираж он и есть мираж.
Внезапно я почувствовал запах дыма и мяса, жареного на углях. Есть зрительный мираж, но есть и обонятельный мираж у человека голодного. Я попытался отогнать от себя мысли о близком жилье, но запахи не проходили.
С трудом взобравшись на бархан, я увидел палатку, трех привязанных верблюдов и дымящийся костер в стороне. Это просто невероятно.
Из последних сил я перевалил через бархан и, пошатываясь, пошел к палатке. На подходе к стоянке верблюдов что-то вспыхнуло в моих глазах, и я провалился в темноту.
Глава 8. Сладкий мираж
Очнулся я от прохлады на лице. Я лежал на мягкой кошме, мое лицо закрывало влажное полотенце, рядом булькала вода. Сняв полотенце, я увидел девушку-арабку лет двадцати. Вообще-то, восточные женщины созревают рано, но чувствовалась, что прекрасное создание имело сильные руки, которые не дали мне подняться и подложили в мое изголовье подушки, чтобы я мог полусидеть или полулежать.
— Кто ты? — спросил я.
— Я — Гульнар, а ты кто? — ответила девушка.
— Я — заблудившийся путник пустыни, — попытался пошутить я.
— Твое имя на арабском наречии звучит восхитительно, — улыбнулась Гульнар.
Я никак не мог понять, на каком языке мы разговаривали. Я могу поклясться, что никогда не знал этого языка, но разговаривал на нем так, как будто впитал его с молоком моей матери. И Гульнар совершенно не опасалась меня, хотя я был чужеземцем, правда, сильно загоревшим и давно не бритым.