Ох, охота!
Шрифт:
Покуда работали леспромхозы, жили люди, повсюду ползали трактора, гремела узкоколейка, зверя было очень много, поскольку были огромные вырубки, на которых поднимался молодой осинник и ивняк. Редкий случай, когда пойдешь за грибами или на рыбалку и не увидишь лося. Но вскоре после того, как все лесоучастки в округе заглохли, люди разъехались, исчезла кормовая база — на вырубках поднялся высокий лес и зверь попросту ушел.
В общем, набегался я как собака, язык на плечо, и вот наконец рано утром батя разбудил меня и говорит:
— Ну-ка, поедем, попытаем счастья.
А у него на улице уже конь Семен запряжен и в санях лежит «подпольная» японская винтовка, которую он в избушке
Удачу пытать мы поехали за двенадцать километров, на митюшанское Голубичное болото. На все мои вопросы отец лишь кулак мне показывал, дескать молчи. Коня оставили на лугу и дальше пошли пешком — снег был еще по щиколотку. А уже светло, морозно, и мало того, что погода совсем не подходящая, нигде вокруг ни единого лосиного следа, ни старого, ни свежего. Но батя идет себе и идет. Выходим к болоту, остановились в кромке, и вдруг он рукой показывает — видишь?
Это было чудо: на чистом месте, в болоте, стоит огромный рогач и расстояние до него метров двести! А снег скрипит, ветра нет, в общем, понятно, не подойти. Он же стоит, как в тире, подставив левый бок, и будто ждет.
Я бате шепчу, дай винтовку! Он опять мне кулак под нос — я сам.
Встал на колено, на мой взгляд, как-то неловко прицелился. Пули отливал и патроны заряжал он всегда сам, поскольку родных, японских, никогда и не было. После хлесткого на морозе выстрела лось опрокинулся на бок и даже копытом не брякнул.
И тут отец грустно сказал фразу, в смысл которой я сразу поверил:
— Помирать пришел.
Судя по отросткам на рогах — на одном восемнадцать, на другом — девятнадцать, он и в самом деле хорошо пожил на этом свете. Потом я обрезал его след: лось не упал с неба — прибрел на болото со стороны Симоновского бора и не кормился, не набродил по снегу, а пришел и встал, подставившись под выстрел.
И. Похитонов. Охотник в лесу
Не зря опытные охотники говорят, медведи, волки и прочие высокоорганизованные дикие животные, а также очень старые из породы оленей предчувствуют свою смерть и даже ищут ее. Может, каким-то образом они посылают сигнал и охотник оказывается в нужном месте и в нужный час?
Открытие охоты
Помните? Раннее утро, предрассветный час, туман на лугу в ложбинках, августовская, высокая отава в густой росе? И полная тишина, потому что ясное, чуть розоватое небо — потом будет яркий солнечный день. А сейчас еще в кустах темно, на лугу прохладно, а ты ползешь по этой отаве и уже мокрый до ушей. Где-то за взгорком, за полоской густого шиповника со зреющими ягодами, за кочками с осокой заветное озеро, на котором кормятся утки. Их хорошо слышно, но совсем не видно — только легкие волны разбегаются по глади воды — тут они, тут! Под самым берегом, под нависшей осокой! И снова ползешь, замирая через каждую минуту — не спугнул ли? Травинка щекочет нос, а чихнуть нельзя, и пучишь глаза, перетерпливая зуд, текут слезы.
Вставать рано, далековато, еще бы чуть-чуть, метров пять, чтоб уж наверняка, потому что в стволе всего один патрон, а надо взять одним выстрелом пару. Тогда отец даст сразу два патрона! С двумя-то можно охотиться целый день…
Вот уже шиповник,
Новенькая, еще черная, вороненая «Белка» приятно тяжелит руки, винтовочный целик перед глазом, мушка плавает на конце ствола — руки трясутся, дыхание, как у загнанной лошади.
И счастливый миг — пара чирков сплылась, соединившись в сдвоенный силуэт. Замер, прицелился, но холостой ход длинный и спуск туговатый, к которому не привык палец… В момент выстрела все равно на мгновение зажмуришься! А открыл глаза — утки уходят вертикально вверх, дымный след от сгоревшего пороха клубится и висит в воздухе, изодранные бумажные пыжи падают на воду… А на воде пусто! Лишь пенный след от дроби да клочья бумаги, как лепестки лилий…
В первый миг недоумение, потом разочарование, горе — чувства изменяются так стремительно, что сливаются в слезы. Мир на минуту становится расплывчатым, а если еще выводок, сделав круг и не разобравшись по молодости, что это было, вновь плюхнется на воду — ты стоишь перед ним открыто и стонешь от бессилия, поскольку в стволе у тебя стреляная гильза, разве что вкусно воняющая сгоревшим дымным порохом…
Домой хоть не возвращайся — стыдобища…
Но если на воде забила крылом подстреленная утка и если еще их пара!.. Сапоги долой, штаны, рубаху — и в озеро. Достал, бережно положил на берег, чтоб пера не уронить (и так дробью посекло), зуб на зуб не попадает, весь в гусиной коже, но всё равно восторг горячее. Натянул мокрую одежду, схватил меткое ружье, добычу и бегом домой, потому что солнце еще не встало и, получив два патрона, можно успеть обскочить несколько озер.
А батя уже встал, хлопочет по хозяйству, и ты тут являешься — ружье за спиной, в руках по утке, с физиономией бывалого охотника, то есть как будто ничего не случилось. Правда, сил уже не хватает стягивать губы — расползаются. Бросишь небрежно уток на крыльцо, снимешь ружье, демонстративно и небрежно проверишь, не заряжено ли, поставишь к стене и потом с деловым, уставшим видом выльешь воду из сапогов.
Уходил на рассвете одиннадцатилетним пацаном, а вернулся мужчиной…
Охота — воспитание мужских чувств. И надо для этого совсем немного — желание, время и ноги.
И удачу.
Что бы ни говорили, а нет иного способа инициации — посвящения в таинство охоты, когда мальчики взрослеют в один момент. И вместо детского бесшабашного взгляда появляется затаенный, горделивый взор, пусть еще не мужчины, но отрока, уже ответственного и способного на поступок.
Юный охотник с добычей
Сыновья моих друзей-охотников, в том числе и сын Алексей, все через это прошли в возрасте десяти-двенадцати лет. Конечно же, прежде чем дать ружье, пусть и с одним патроном, да отпустить на самостоятельную охоту, пацаны несколько лет таскались за нами, как подрастающие щенки, исполняли обязанности оруженосцев, носили рюкзаки с легкой пернатой добычей, искали подранков, и сразу было видно, из кого будет толк, кто заразится на всю жизнь ловчей страстью, а кто только пройдет «курс молодого бойца» и выберет потом другое увлечение.