Охота к перемене мест
Шрифт:
Пасечник слушал ерундовский разговор о колерах с легким раздражением, но оно вытеснялось сочувствием к Галиуллину. Тут о чем угодно начнешь болтать, пока смелость соберешь. Как бы он сам оглушил Ирину такой вот новостью: бросай свою технику безопасности и принимайся мыть полы, раковины и унитазы, А иначе расстанемся на полгода.
Галиуллин сбивчиво, осекаясь, доложил положение дел. Семейных временно не берут, отдельной комнаты нет, а Пасечник не хочет его отпускать.
Есть только один выход: оформиться уборщицей. Работа незавидная. В семи общежитиях-квартирах убирать, мыть полы. Четыреста двадцать квадратных метров. Да
— Сами-то в клетке жить не будем?
— Да ты что? Две комнаты, двадцать четыре квадратных метра. И одинокая подселенка, тоже уборщица.
— Милый Галим, самое первое — чтобы вместе! И чтобы работа у тебя была интересная.
— Дел невпроворот.
— Монтаж в твоем вкусе?
— Знаменитый!
— У тебя и жена в твоем вкусе. Только скажи — сам-то будешь уважать труд уборщиц?!
— Обещаю. Есть еще удобства. Детский сад в доме напротив. Ясли в соседнем квартале... Значит, мы согласны?
— Согласны.
— А прискорбно не получится, Зиночка? Ты же мастер — золотые руки!
— Никакого прискорбия! Завтра же начну укладываться. Инструмент свой малярный, кисти, брать?
— Обязательно. Вещи не все раздавай. Не бросай обноски — дождись обновки. Кое-что пригодится на новоселье... Тут работодатель трубку просит.
Пасечник пообещал, что машину на аэродром ей дадут, и вернул трубку Галиуллину.
— Тогда не приезжай за мной, Галим, сама управлюсь.
— Нет, нет, завтра же выеду за вами.
Пасечник вырвал трубку, чтобы сказать Зине — все заботы по переезду возьмет на себя управление. Кто-нибудь из сотрудников жилищной конторы проводит ее до Усть-Илимска.
— Завтра же подпишу приказ, оформим командировку провожатому, — Пасечник снова сунул трубку Галиуллину.
— Алло, Зина... Это опять я, не путай меня с начальством. Не забудь перевести подписку. Адрес пока — главная почта, до востребования. «Наука и жизнь» не пришла, девятый номер? Поцелуй ребятишек.
— Галька свою мать совсем не бережет. Завтра ей семь месяцев. Свои волосенки еще маленькие, так она мои куделит.
Галимзян знает, что по-смоленски означает «куделит» — дерет за волосы, треплет; Зинины волосы как кудель, пучок вычесанного льна.
Отбой в трубке.
Галиуллин иронически посмотрел на Пасечника:
— Пожалел меня? Хочешь, чтобы я немного отдохнул? — Он многозначительно выждал. — Или пошлешь завтра на плотину?
— Хорошо бы завтра, — мечтательно ответил Пасечник.
Галиуллин усмехнулся и, выходя, тихо прикрыл за собой дверь. В кабинет сразу набился народ.
Пасечник мысленно не сразу расстался с Галиуллиным. Машинально подписывал какую-то бумагу и невесело думал:
«Когда я был бригадиром, относился к товарищам как-то бескорыстнее, чем сейчас. Откуда он только взялся, этот утилитарный подход к людям, даже к старым друзьям? Должность толкает, что ли?..»
55
Авралы начались с середины лета, и Ромашко неделя за неделей не отлучался от глубинных затворов. Ни одного дня отдыха в августе!
В начале августа в пионерском лагере устроили родительский день, один из трех за все лето. В то воскресенье Пасечник уговорил Ромашко остаться на плотине, но позаботился, чтобы автобус с родителями по дороге в лагерь заехал за женой Ромашко. Пасечник полагал, что Ромашко будет исполнен благодарности, а тот в понедельник сердито
— Да, да, спасибо, жена ездила. Но сынишка-то ждал нас обоих! Так давно не виделся с отцом. Поймите, Николай Павлович, я обещал, и обманул сынишку не по своей вине. Значит, мальчишеские слезы тоже должны учитываться, когда вы устраиваете очередной субботник, прячете за ним штурмовщину.
Пасечнику вспомнилось, как много лет назад он лежал в больнице с переломом руки. Не смог в родительский день проведать в пионерском лагере свою Катеньку. До сих пор не забыл, что достал шарики для пинг-понга, купил печенье шоколадное. А только что вернувшийся из Ганы Валерий Фомич привез для Катеньки куклу. Кукла негритяночка, Фомич утверждал, что других кукол там нет... Спасибо, выручила Ирина, тогда еще незнакомая с его дочкой, догадалась на свой страх риск поехать в пионерлагерь вместо него. А то стояла бы девочка весь день у ворот, с завистью глядела на ребят, к которым приехали мамы-папы, и плакала бы от обиды...
К концу первой недели сентября Ромашко пришел мрачный и потребовал предоставить ему отгулы. Пасечник упрашивал повременить еще неделю — ни в какую!
Пора выкапывать картошку на огороде. Он еще весной, после переезда, обещал жене соорудить погреб для картошки и всяких солений-варений. Жена обозвала его при детях пустобрехом. А справедливее было бы дать это прозвище Пасечнику.
Такая же картина нарисовалась во вторую пятницу сентября.
— Но вы обещали принародно!
— Обещание не отменяется, а только откладывается на неделю.
— У вас, Николай Павлович, свой календарь, своя неделя: понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, субботник, воскресник... — От волнения белесое псковско-вологодское лицо Ромашко покрылось красными пятнами, явственней послышался украинский говор.
— Уже виден конец...
— Конец начала... — съязвил Ромашко.
Дома назревал крупный скандал, жена обвиняла в пренебрежении к нелегким хлопотам ее и мальчиков на огороде, в равнодушии к семье. Отношения обострились — так и до развода может дойти. Маркаров сказал про жену Ромашко:
— Еще весной в Приангарске это была домашняя хозяйка. А разве сейчас она домашняя? Это дикая хозяйка!
Пасечник расстраивался каждый раз, когда ему не удавалось сдержать данное им слово. Невыполненное обещание — как ни верти — негодное звено в той цепочке, ка которой держится дисциплина, как ни смотри — пятнышко на авторитете.
И все-таки Пасечник уговорил Ромашко не уходить с плотины и во второе сентябрьское воскресенье.
— А почему, собственно, мне должно быть стыдно смотреть кому-то в глаза? — допытывался Пасечник у Галиуллина, оба ждали, когда начнется партком. — Ромашко промолчал, а про себя небось подумал: «Еще раз хотите меня обморочить». Кто вообще приговорил меня к вранью? Уже несколько раз давал себе зарок быть правдивым, не говорить поперек совести. Был прорабом — редко говорил неправду. Сделался старшим прорабом — стал чаще врать. А стал управляющим... Иногда, чтобы сказать правду, наш брат управляющий должен иметь много смелости. А робкий ум — всего-навсего хитрость, приходится изворачиваться. Хочешь жить — умей вертеться. Бывают случаи, когда управляющему труднее, чем прорабу или бригадиру, оставаться справедливым, поверь мне на слово... Иногда даю обещания, заведомо зная, что не смогу их выполнить... Вот и решил превысить свою власть...