Охота на "Черный аист"

Март Артём

С этими словами особист вышел из машины. Хлопнув дверью, направился к воротам Шамабада. У калитки его уже ждал дежурный по заставе.

На территории заставы шла работа. Пограничники занимались делом. Кто-то подштукатуривал здания заставы. Другие меняли шифер на навесе, под которым обычно покоилась Шишига.

Голые по пояс погранцы, крыли крышу на конюшне. Завалы уже разобрали, и полным ходом шла укладка новых стропил.

Идя через двор вслед за дежурным, Шарипов нервничал.

Он давно не чувствовал такого беспокойства. Особист считал себя довольно

хладнокровным человеком, но сейчас, в этот момент, он сам себе удивлялся. Удивлялся тому, как неприятное чувство тревоги склизким слизнем ползает у него по нутру.

Причиной всему была Амина Искандарова. Но не только. В большей степени он нервничал из-за Селихова.

Шарипов отводил этому солдату важную роль в плане, который собирался провернуть. В плане по вызволенную Рустама Искандарова с территории Афганистана.

«Если за все это время Рустам не вышел на нас сам, — думал Шарипов, — значит, у него серьезные проблемы».

Особист понимал, что сейчас Рустам может стать трофеем, что переходит из рук в руки различных бандформирований, все еще хозяйничавших на той стороне. И неизвестно, к чему это приведет. Возможно, к тому, что за него потребуют серьезный выкуп. А может быть, и к смерти разведчика.

Шарипов не хотел последнего.

Его отец — Булат, был человеком, которого Шарипов уважал больше, чем любого другого мужчину из тех, кого он знал. Он считал, что именно отец воспитал его тем, кто может нести тяжелую ношу офицера особого отдела и не сломаться под ее тяжестью.

Знал он также, что майор, а сейчас подполковник КГБ Булат Шарипов послужил наставником и Искандарову. Был одним из тех, кто готовил его к работе в Афганистане.

Так разве мог Хаким просто стоять в стороне и наблюдать за тем, как гибнет близкий друг его отца? Как он станет смотреть ему в глаза, если Искандаров умрет на чужой земле?

Еще Хакима мучила совесть, что он не смог признаться Амине в том, что знаком с ее отцом. В том, что видел ее грудным младенцем, когда в последний раз встречался с Рустамом.

Что бы было, если бы он солгал ей? Тогда девочка так и осталась бы в страхе за жизнь своего отца. В неведении о том, успеют ли советские спецслужбы вызволить ее Рустама. А что, если бы он сказал правду? Стала бы она винить Шарипова в том, что он, как она может подумать, ничего не делает для его спасения? Затаит ли она обиду на Хакима, если ничего не выйдет?

Он боялся обоих исходов, а оттого ничего ей не сказал. Ни слова. Просто не решился.

Но больше всего его беспокоил Селихов. Раньше он видел в нем просто талантливого и везучего солдата. Но кем был этот человек на самом деле? Какая угроза может от него исходить? Разумно было бы втягивать Александра в авантюру, что замыслил Хаким? Он не знал. Не знал, но понимал, что без Селихова все «операция» как минимум пройдет гораздо сложнее. Как максимум — провалится.

«Я должен понять, что это за человек, — подумал особист, — должен понять, можно ли ему доверять».

— Вить, — бросил он дежурному по заставе старшему сержанту Мартынову, — а Селихов

где? В наряде?

— Он сегодня в тревожной группе, товарищ капитан. Но сейчас помогает парням с крышей.

С этими словами Мартынов махнул рукой в сторону конюшни, где кипела работа.

Там стучали молотки и звучали звонкие голоса молодых погранцов.

— Хорошо, — решился Шарипов, — передай Тарану, что я зайду к нему через пять минут.

— Есть.

Шарипов направился к конюшне, подошел. Уставился на то, как на верхотуре лазают солдаты. Как крепят и прибивают гвоздями новые стропила и перекрытия.

— Боец! — Крикнул он парню, сидевшему верхом на стропиле и звонко стучащему молотком.

Пограничник не сразу понял, что зовут именно его, заозирался. Потом поправил панаму и бросил взгляд вниз.

— Да! Ты! Как фамилия?!

— Матузный, товарищ капитан!

— Рядовой Матузный, где тут Селихов? Ты его видел?

Боец по фамилии Матузный не успел ответить. Вместо этого Шарипов услышал селиховское «я», прозвучавшее ровным тоном откуда-то из-за стен конюшни.

Потом на глаза особисту показался и сам Селихов. Поджарый, но широкоплечий, он вышел к нему в одних только галифе.

«Худощавый, — подумалось Шарипову, — почти как пацан худощавый. И этот мальчишка чуть не голыми руками убивал матерых душманов? Если б мне кто про него такое сказал, я б ни в жизнь не поверил».

Селихов застыл перед ним, уперся в Шарипова своим свинцово-тяжелым взглядом. Странным, для такого пацана, как он. Взглядом, скорее, сурового офицера, прошедшего ни одну бойню. Но ни как уж не солдата-первогодки.

Всем своим видом Селихов только подкреплял сомнения Шарипова.

— Ко мне, боец, — приказал Шарипов беззлобно и почти не строго.

Селихов нехотя пошел к нему. Когда приблизился, остановился, не сводя с особиста взгляда.

— Ну привет, Саша, — сказал Шарипов.

— Здравия желаю, — буднично бросил Селихов.

Шарипов едва заметно зыркнул по сторонам, привычным делом осведомляясь, а не греет ли кто поблизости уши.

— Есть разговор, — сказал Шарипов похолодевшим тоном, — серьезный. Касаемый, сам знаешь чего.

— Я все думал, когда же вы придете? — Сказал Селихов спокойным голосом.

Взгляд его заставил Шарипова поежиться. Особист давно научился узнавать по чужим глазам людские эмоции. Чувствовать, что испытывает человек, стоящий перед ним. Обычно солдаты испытывали чувство тревоги. Их зрачки бегали, а сами бойцы боялись показать особисту взгляд. Селихов был не таков.

— Я… — начал было Шарипов, но не закончил.

Вдали хлопнуло. Селихов обернулся, взглянул на небо. Туда же уставился и Шарипов. Другие бойцы тоже устремили взгляды к красной сигнальной ракете, хлопнувшей где-то у Пянджя, над Границей.

— Нарушитель! — Крикнул кто-то, — Наряд сигнал дает! Нарушитель!

Вмиг запела заставская сирена.

«Застава, в ружье!» — сквозь колокол прозвучал металлический голос дежурного по связи и сигнализации.

Селихов обернулся к Шарипову.