Охота на демиурга
Шрифт:
Они странно смотрелись рядом - принц, такой тёмный, сосредоточенно-спокойный, и принцесса, светлая, сияющая в своей искренней детской непосредственности.
И только Эдигор знал, что за этим фантиком скрывается очень мудрая и серьёзная маленькая девочка, способная не уступать в хладнокровии своему старшему брату.
Но сейчас они сидели на крыше, под проливным дождём, на время забыв о всех своих масках и фантиках, и обнимались. И у Эдигора немного болело сердце от осознания того, что Лу каким-то образом нашла его... догадалась... пришла сюда, к нему. А больше ведь она ни к кому
– Как ты нашла меня?
– тихо спросил Эдигор, поглаживая сестру по золотым волосам.
– Не знаю, - всхлипнула Луламэй. Её голос было едва слышно из-за того, что девочка уткнулась в парадный камзол брата.
– Я просто знала, что ты здесь. И пошла.
Эдигор нахмурился. Разве так бывает? Чтобы "просто знала"? Хм...
А потом он опомнился, схватил Лу на руки и пошёл прочь с крыши, оставляя дождь плакать и грустить по ушедшей императрице в одиночестве.
Сестра уснула у него на руках спустя пару минут. По её лицу даже во сне текли слёзы. А может быть, это был дождь? Так или иначе, но Эдигор ещё не знал - это был последний раз, когда Луламэй плакала.
Будущий император уложил Лу в постель, укрыв самым тёплым из всех одеял, и уже на выходе из комнаты принцессы столкнулся с Громдрейком.
– Ваше высочество, - сказал эльф, легко поклонившись.
– Вас...
Он осёкся, увидев вдруг лицо Эдигора. Ни разу за всю свою жизнь Громдрейк не видел таких лиц у людей.
Принц был белым, как мел, на лбу выступила испарина. Губы сжались так, что превратились в тонкую ниточку, полностью утратив цвет. А в глазах... Чего там только не было, в этих его тёмных, по-взрослому мудрых глазах.
– Ты, наверное, хотел сказать, что меня ждут в покоях его величества?
– произнёс Эдигор ровным, безжизненным голосом.
– Передай отцу, что я уже знаю про императрицу. И пока не хочу ни с кем говорить и никого видеть. Всё завтра. А сейчас я иду спать.
Громдрейк хотел вновь поклониться, потому что сейчас с ним говорил уже не наследный принц, а как минимум император, но не успел.
– Гром, - Эдигор внезапно подошёл ближе, и в его глазах вспыхнуло какое-то непонятное чувство, - я давно хотел тебе предложить, но не знал, как... и духу не хватало... А сейчас, пожалуй... да... Пожалуйста, прими это. Но не считай за оскорбление. Я не хочу тебя обидеть. Это просто... знак доверия. Моего... к тебе. Возьми.
Принц говорил короткими, рублеными фразами, постоянно запинаясь и не сводя с эльфа своих странных тёмных глаз. А потом поднял руку и вложил в его ладонь кольцо со знаком императорской власти.
Ещё четыре года назад Громдрейк моментально убил бы того, кто посмел бы предположить, что он примет такое кольцо от человека, пусть и наследника. Но теперь эльфу вовсе не казалось оскорбительным принять этот знак. Именно от Эдигора, потому что он был гораздо выше тех высокородных эльфов, которых знал Громдрейк.
А ещё наставник навсегда запомнил тот, самый первый день, когда наследный
– Это честь для меня, мой принц, - ответил Громдрейк, опускаясь на одно колено. И он ещё успел увидеть до того, как склонил голову, как в тёмных глазах Эдигора вспыхнули сразу три чувства - удивление, смешанное с облегчением и настоящей, неподдельной радостью.
И если бы у эльфа были хоть какие-то сомнения в своём поступке, то после того, как он увидел глаза наследного принца, они бы полностью развеялись.
Глава седьмая,
о Тропе Оракула
... Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я...
А. С. Пушкин
Чем дальше мы шли, тем сильнее густел туман. Сначала он стелился по земле, обвивая кольцами ноги, затем поднялся до уровня талии, потом - груди...
Минут за тридцать пути серый, клубящийся дым достиг моих глаз. Я чувствовала себя так, как будто кто-то окунает меня в мерзкую, грязную лужу, при этом ещё и издевательски подхихикивая, прекрасно понимая, насколько сильно мне это не нравится.
Мы шли в полном молчании, но я почти физически чувствовала напряжение спутников. Рым стискивал мою руку так, что казалось, сейчас он сломает мне пальцы, а Тор пыхтел не хуже своего скакуна, нервно раздувая ноздри.
Через какое-то время я вообще перестала что-либо видеть, в том числе и собственный нос. Пространство вокруг стало серым, как грязное стекло, воздух резко похолодел, пробрав меня до самых костей, и Рым, резко сжав пальцы, тихо приказал:
– Стойте!
Очень правильная мысль - дороги не видно совсем.
– Кто бы мне объяснил, зачем я сюда попёрся, - проворчал Тор, и в любой другой момент я бы рассмеялась, но не сейчас. Потому что мою ладонь внезапно буквально выдернуло из руки Рыма, причём без всяких усилий, как будто орка кто-то внезапно перенёс в другое место.
Серое пространство вокруг меня потемнело, холодный воздух проник в лёгкие, больно сжал сердце. Я почувствовала, что совсем замёрзла - руки затряслись, плечи сжались, и единственное, чего мне хотелось, - это оказаться подальше отсюда, в каком-нибудь тёплом месте. А ещё было страшно.
И когда я об этом подумала, рядом со мной кто-то мерзко захихикал.
– Трусишка.
Я резко обернулась, словно надеясь поймать этот тяжёлый, давящий взгляд, который сейчас сверлил мне спину.
– Я не...
– шепнула я замерзшими губами, почти забыв о том, что Оракула нельзя увидеть.
– Трусишка, - ещё один ехидный смешок.
– А ещё уверяет всех, что ничего не боится. Глупая девчонка. Хочешь, я покажу тебе то, чего ты боишься больше всего в жизни? Боишься думать, вспоминать, чувствовать...