Охота на дракона (сборник)
Шрифт:
В Зале подлинной жизни я почувствовал себя лучше. Но только в первые часы. А потом убежал оттуда в холодные желтые коридоры. Они напоминали то ли внутренность холодильника, то ли прозекторскую.
Напрасно в Зале мне показывали Бауэри-стрит в Нью-Йорке, производство чипов в Гонконге, выставку в московском Манеже — все это казалось безликими кусками далекого прошлого. Неудачные видеоклипы, снятые заурядными чиновниками.
— Где я, Вергилий? Скажи друг!
Казалось, мой невидимый друг усмехается:
— Все еще не веришь? Мы в Чистилище. Ты узнаешь все, когда придет время.
Я ел что-то, пил фруктовый сок,
Откуда взялся скафандр? Что случилось?
Тщетно я искал окна. Окна ведь много значат для человека.
Целая батарея экранов. Если я нахожусь в ракете, это не экраны, а иллюминаторы. Но Вергилий показывает только кассеты. Серые, унылые картины.
Я на дне. Не Чистилища, а пекла.
…Все время сонливость. Глотаю таблетки. Вергилий предусмотрел Без него я давно свихнулся бы. Но и так шаг за шагом приближаюсь к сумасшествию. Все, что мне показывали, я ненавидел. Хотя бывали дни, когда выбранные Вергилием программы смотрел с удовольствием. Случалось, утомляло безделье, напрасные блуждания по коридорам, где попадались подобия дверей; как я ни пытался их отворить, не удавалось. И ручек у них не было. В итоге я покорно тащился в Зал подлинной жизни и наблюдал на видеостенах утраченный мною мир. Улочки незнакомого европейского городка, готика, подпорченная стилем барокко, новые микрорайоны, люди, никак не реагировавшие на мои призывы. Роботизированная фабрика на острове Хоккайдо. Снова Матисс — в какой это он галерее? Эрмитаж или Центр Помпиду?
Бессмыслица. Долгие часы я проводил в кресле какого-то центра управления, но никак не мог понять, чем этот центр управлял. Диспетчерская электростанции, подземный зал системы НОРАД в пустыне Невада, кабина ракеты, дирекция огромной тюрьмы?
Вергилий постоянно бодрствовал. Удавалось иногда, случайно нажав какие-то кнопки, увидеть участки объекта, в котором я находился. Запутанные переходы. Стены голубоватые, как в машинном отделении. Другие кнопки при нажатии включали просвечивание моего тела. Томограммы резали его на ломти (это я как-то пожаловался однажды на непрестанные боли в затылке). Многие кнопки и сенсоры были блокированы. Экраны не работали.
Прошли недели, месяцы, прежде чем я понял — это не подземелье, не Луна, не Марс, не атомная электростанция. Вергилий. Рим. Данте. Флоренция, Италия. Я упорно пытался вспомнить, что же предшествовало ЭТОМУ. Что-то связанное с Италией. Путешествие в Италию. Ну конечно же. Я направлялся именно туда. Тут же попросил Вергилия показать мне Италию. И вот она медленно проплывает подо мной, летящей где-то в вышине. Грац — Венеция — Падуя — Болонья — Флоренция. Да, вот именно, я хотел повторить маршрут, по которому ездил в отпуск с женой, когда она была еще жива и здорова, когда ее еще не погубили смог и бездушие компьютеризованных больниц. Города. Боже всевышний, я проезжал по ним. Совсем недавно. Мое путешествие в Италию все же состоялось. Знакомые отговаривали. Международная напряженность усилилась. Пойми ты это, старый дурак. Международные союзы и сообщества вооружаются все новыми ракетами. Я только посмеялся. Мы уже шестьдесят лет живем на атомных бомбах. Ничего
И тогда Вергилий без всяких просьб с моей стороны включил экран А-4. На нем появился забавный разноцветный шар, весь в облачных полосах, похожий на заставку вечерних телесводок погоды. Я присмотрелся.
— Не бойся, — голос Вергилия стал для меня единым сущим. Человеческий голос. Хоть чей-то голос. — Первая фаза акции Чистилище началась. Это огромное достижение Доверься мне и не бойся. Ты в полной безопасности.
Он сам посоветовал мне побольше гулять по коридорам. Прогулки полезны для здоровья.
— Ты выжил, и это прекрасно, — сказал он.
Коридоры. Желтые, холодные. Вергилий заставляет меня спать два дня подряд, три дня. Но вот я проснулся. Одурманенный таблетками, завтракаю в полуобморочном состоянии, потом отваживаюсь глянуть на батарею экранов. Светится А-4, нажимаю клавиши А-5 и А-6, около меня распахивается окно во Вселенную. Земля с экрана А-4 перемещается на А-5. Наконец-то узнал хоть что-то. Мое Чистилище напоминает огромный искусственный спутник замысловатых очертаний. Вергилий дает пояснения. Я так до сих пор и не видел Вергилия. Почему он прячется?
— Подожди, придет время, все узнаешь.
Вскоре я начинаю истерически хохотать. Словно женщина, которой неоткуда тут взяться. Истерика. Машу руками, пинаю что подвернется, пытаюсь разломать пульт. Тогда из угла выдвигается робот БАИ-02-Н, единственный, кого авторы программы “Чистилище” сочли пригодным в слуги уважаемому, ничтожному Данте, которого неизвестно зачем утащили с Земли, и влечет в космическом пространстве маньяк, величающий себя Вергилием. Длиннющими щупальцами робот хватает меня, вытаскивает в дверь и волочет желтыми коридорами прямо в Зал сновидений, где мне как следует промоют мозги. Я кричу, вырываюсь. Потом долго рыдаю на желтом полу пустого коридора и не отвечаю на зов Вергилия.
Я никогда больше не увижу траву, грязь, соборы, женщин, детей Ничего земного. Одни проклятые суррогаты на видеостенах. И вновь меня подчиняет голос единственного моего собеседника. Я не вижу его, но он стал моим хозяином, моим божеством. Зову его Вергилием.
С Чистилищем я впервые познакомился в годы ученичества, идиллические времена детства после второй мировой войны, когда нам, тридцати сорванцам, чьи головы забиты были одним футболом, священник объяснял основы всего сущего и божественной справедливости. Повзрослев, я вновь встретился с Чистилищем — в “Божественной комедии” Данте. Пространные комментарии к ней отвратили меня от книги. В последующие годы я подыскал Чистилищу краткое определение. Чистилище — это терпение, равное аду; оно ограничено во времени и однажды кончится; в нем существует надежда.
Можно ли мое нынешнее положение определить как Чистилище? Сравнение это показалось мне скверной шуткой. А Вергилий веселился.
— Хотя все утрачено, — сказал он загадочно, — ничего не утрачено. Совершенно ничего. Все существует. Все, что только было на Земле ценного и прекрасного, ужасного и отталкивающего, существует в памяти. В моей памяти. Понимаешь?
Я кивнул.
Мне пришло в голову: положение еще хуже, чем казалось поначалу. Отвратительный, любезный Вергилий не существует. То есть он существует. Но это не человек.