Охота на газетную утку (Руки кукловода)
Шрифт:
— Если бы ты видела, какую он себе отгрохал дачу — продолжал Никита развивать наболевшую тему про директора.
Я оживилась: про дачу стало гораздо интереснее.
— Это не коттедж, это дворец! Честное слово, Петр Первый жил в гораздо худших условиях!
— Ну уж, — усмехнулась я, — а как насчет Екатерины Второй?
— Ты думаешь, я преувеличиваю? — Никита так разгорячился, что даже не заметил моего сарказма — Во всяком случае, летний дворец Петра Первого, тот, который в Летнем саду, — меньше, чем марленовский особняк!
Взъерошенный,
— Постой, дорогой мой, — мягко прервала я Никиту, — а какой интерес может представлять ваш комбинат для больших людей?
Для очень больших людей? Я, конечно, понимаю, что тебя и тех, кто работает на комбинате, все это очень волнует и расстраивает, ты болеешь душой за рабочих и за общее дело, но ведь в масштабах города этот объект не представляет большого интереса? Старое, запущенное здание, далеко от города, оборудование явно устарело…
— Ты не совсем права. — Никита внезапно успокоился и поглядел очень серьезно. — Нищета, запустение, безлюдье, Сидоров с кувалдой — все это производит отталкивающее впечатление, но нельзя на этом основании делать выводы о никчемности комбината. У нас есть цеха с хорошим современным оборудованием, но оборудование это простаивает, потому что поставщики приостановили отгрузку сырья. Сырье не отгружают, потому что у нас нет денег, чтобы за него расплатиться. Нет сырья — нет продукции, нет продукции — опять-таки нет денег… Получается порочный круг! — Никита подошел к окну и отвернулся. — А если даже удается выбить откуда-то деньги, их снимают с нашего счета в качестве штрафных санкций за налоговые недоимки!
Из-за отсутствия денег мы потеряли всех специалистов: людям же нужно семьи кормить, они не могут сидеть здесь, в Новоапраксино, и ждать, пока улучшится экономическая ситуация… Остались только Сидоровы…
Я прикинула, что можно выжать из всего горячего монолога Никиты на предмет написания статьи. Получалось, что ничего. Статья получится самая обычная и дико скучная. В самом деле, о таком уже писали, и не раз, и читают такие статьи только бабушки-пенсионерки и отставники-ветераны. Я представила себе лицо Гюрзы, когда я принесу ей такую статью. Лучше и не пробовать. Но отчего-то несчастный комбинат привлек внимание Петра Ильича? Что он нашел в комбинате такого привлекательного для себя? Хоть я и плохо его знаю, но успела убедиться, что Петр Ильич — это такой человек, который зря ничего не делает…
— Из этого порочного круга нет выхода? — задала я вопрос чисто из вежливости.
— Я вижу только один выход, — печально произнес Никита, — нужно получить заем в банке, достаточно долгосрочный, чтобы успеть поднять производство и выйти из финансового пике… И мне удалось даже найти влиятельного человека, который проявил интерес к нашим проблемам и начал подготовку кредитования…
Но его убили, убили в собственном подъезде…
— Кто же это? — спросила я с интересом.
— Трубин,
— Я вспоминаю, это было заказное убийство, наша газета об этом писала. Это было ведь летом?
— Ну да.., а после его смерти никто не хочет со мной даже разговаривать… Стоит мне только заикнуться о кредитах, у всех банкиров просто отказывает слух! У меня создалось впечатление, что кто-то за кулисами умело направляет наш комбинат к банкротству, кому-то это очень выгодно!
— Но все-таки, Никита, — вернулась я к интересующему вопросу, — почему ваш комбинат может интересовать финансовых воротил? Мало ли дышащих на ладан умирающих предприятий? Никита, открой мне секрет, по старой дружбе, а?
— Может быть, все дело в ультрамарине? — задумчиво проговорил Никита, — В чем?
— В ультрамарине. Это редкий и очень дорогой краситель, который производится только у нас в Новоапраксино.
— И больше нигде в России? — уточнила я — Обижаешь! — с гордостью ответил Никита. — Больше нигде в мире!
— А сейчас вы его выпускаете?
— Какое там! Производство чересчур дорогостоящее! В нашем сегодняшнем состоянии нечего и думать о такой трудоемкой технологии!
— А как же жить без ультрамарина? — задала я провокационный вопрос, но Никита снова не понял сарказма.
— Вообще-то его покупали в небольших количествах одна голландская компания для производства художественных красок и баварская фирма, которая использует ультрамарин в оптическом производстве. Они и сейчас присылают нам заявки, но мы вынуждены отказывать — сама видишь, почему. Но до меня доходили сведения о том, что в Германии разворачивается очень крупное химическое производство, в котором ультрамарин играет очень важную роль.
— А если вам не удастся найти средства, что ждет комбинат? — спросила я напоследок, потому что и так уже все было ясно.
— Что ждет… — вздохнул Никита. — Банкротство, что же еще… И все к тому идет, то есть фирму объявят несостоятельной, проведут торги, и комбинат купит какой-нибудь миллионер, который выплатит долги бюджету, а дальше будет делать с предприятием все, что сочтет нужным.
— А как проходят такие торги? — поинтересовалась я. — Как обычный аукцион, какие показывают в кино: три удара молотком, все участники поднимают цену?
— Да нет, — Никита поморщился, — предприятия и крупные объекты недвижимости не продают с молотка, в таких случаях обычно проводят закрытый тендер.
Я насторожилась, как кот, который услышал в сене шуршание и писк. Словосочетание «закрытый тендер» было мне хорошо знакомо по злополучному делу «Домовенка».
— А кто проводит этот тендер? — осторожно поинтересовалась я.
— Чаще всего — КУГИ, Комитет по управлению городским имуществом…
— Да знаю я, что такое КУГИ! — машинально ответила я.
Круг замкнулся. Все это дело начиналось с КУГИ и КУГИ заканчивается. И Новоапраксинский комбинат имеет ко всей этой истории с коммерческой недвижимостью самое непосредственное отношение.