Охота на герцогиню
Шрифт:
— Вы говорите загадками. — Он криво усмехнулся, отказываясь принимать на веру искренность ее отказа. — Что за чудесная причина, которой мне так недостает?
— Любовь, — непреклонно заявила она, нисколько не собираясь умолять его чувствовать то, чего нет.
— Ах, любовь, — наигранно протянул он.
— Как старомодно с моей стороны требовать от мужа таких невероятных чувств, правда?
Ее голос неожиданно дрогнул и сел.
— К чертям моду, отчего мы должны погрузить все наши надежды в летучий корабль, утыканный стрелами Купидона, а, Джессика? Ведь нас уже связывает взаимное уважение,
— А я что, заслуживаю любви меньше любой другой женщины? — полюбопытствовала она.
— Вам нельзя обманываться, — выпалил он давно известный ему ответ и рассердился, словно она преждевременно выпытала его тайну.
Он вскочил с изысканных подушек скамьи и принялся нетерпеливо расхаживать вокруг, будто это был единственный способ удержаться от соблазна схватить и как следует встряхнуть эту Джессику.
Почему ей дано чувствовать, как нагретые солнцем травы охотнее источают аромат, когда он лег ко прикасается к былинкам, а он, слишком занятый своими мыслями, не замечает такого естественного чуда? «Потому что я, ослепленная эмоциями, осознаю его частью самой себя», — потрясенно догадалась Джессика.
Разумеется, ей необходима его любовь, именно к такому решению она пришла в свои шестнадцать, вознамерившись разлюбить его, и все эти годы тайно лелеяла надежду на лучшее. Глупо было обкрадывать себя таким самоотречением ради того, кто теперь постоянно был перед ее глазами. Она любила мерзкого, спесивого, требовательного, чудесного мужчину. Это заставляло ее трепетно чувствовать радость жизни каждой стрункой души и тела и вместе с тем отстраненно посмеиваться над мучительными превратностями своей обреченной любви, над этим несовершенным человеком, которому только что предложила все, что имеет и желает.
— То есть мне следует согласиться на партию второй скрипки в вашем оркестре? — сказала она и поднялась, глядя ему в лицо. Если ее сейчас заштормит под его ледяным взглядом и придется неграциозно унестись прочь, так тому и быть. — И разумеется, никогда не требовать столь непорядочного чувства от вас или другого мужчины?
— Я хотел сказать, вы — разумная женщина. Сами подумайте, гораздо солиднее заложить в фундамент нашего очага сильное обоюдное влечение, взаимное уважение и общие интересы, чем гоняться за химерой, которая растает и умрет, как только глупцы вообразят, что ухватили ее за хвост, — возразил он.
— В таком случае эта, как вы выразились, химера — определенно не любовь, которую нельзя попрать.
— Как же вы глупы, Джессика, — уныло сказал Джек. — Отбросить наше будущее ради иллюзии, которая сводит людей с ума. Хотя вам не пришлось видеть жестокие ссоры моих родителей из-за этой самой любви. Если бы вы погостили у дяди Генри и тети Мелиссы, вам открылись бы более разумные семейные отношения Сиборнов. Вы и понятия не имеете, Джессика, каково ребенку в семье, где кипят страсти. Мне пришлось испытать это на своей шкуре, и с тех пор я поклялся, что никогда не позволю
Он приумолк, и она смогла прочувствовать его детскую обиду на родителей, которые настолько были захвачены своими переживаниями, что им не хватило сил, чтобы сдерживать свои эмоции в присутствии сына.
Его взгляд словно застыл, и ей мучительно захотелось подойти к нему и сказать, что та любовь, что он наблюдал, — не та истина об этом чувстве и даже не полправды, а гораздо меньше. Ее родители очень любили друг друга, а сестры и почти все братья обрели такую же любовь в своих семьях и были безмерно счастливы.
— Когда моя мать умерла, а их предупреждали, что она может не перенести вторые роды, отец просто не смог жить без нее. Он не по рассеянности сорвался с края обрыву, а бросился в карьер. И сын, и герцогский титул, даже обязанности перед государством и семьей — все стало ему безразлично, когда он потерял женщину, которую любил больше жизни. Я унаследовал их пылкую кровь и разве могу позволить себе так же влюбиться в женщину, а затем рисковать оставить нашего ребенка сиротой и взвалить на его плечи то бремя, которое должен был нести сам? Я не могу так любить, Джесс, отказываюсь, — сказал он с каменным лицом.
— И поэтому вы пустились так холодно и расчетливо выбирать себе герцогиню? Что ж, вы заблуждаетесь. Любовь вовсе не обязана проявляться так противоречиво. Она не такова у моих родителей, у многих братьев и сестер. Они любят своих супругов и детей и, случись им потерять близких, почувствуют, что их мир наполовину опустел. Однако они любят всех нас и найдут в себе силы жить дальше, подобно тете Мелиссе после смерти вашего дяди. Вы же не станете утверждать, что они недостаточно сильно любили друг друга? Надо быть малодушным, чтобы так солгать.
— Я не сомневаюсь, что они нежно привязаны друг к другу, но у них не было той страстности, какую испытывали мои родители.
— Не скажите. Ваш дядя — тоже из рода Сиборн. Подозреваю, они были очень даже страстны наедине, но им хватало зрелости не выказывать своих чувств прилюдно, — сказала она и затем спохватилась, что невольно задела своей критикой его родителей.
— Скорее всего, вы правы. Однако поймите, Джесс, я все же вырос в атмосфере неуправляемых страстей, которые распорядились моей жизнью, и не хочу такого будущего ни для себя, ни для своих детей. Не могу влюбиться, чтобы затем упиваться своим безумием, как мой отец.
— Однако только любовь — и ничто иное — убедит меня выйти замуж, тем более за вас, Джек, — тихо, но твердо сказала она.
— То есть вы решительно ставите меня на место, так?
Тон его был вкрадчиво-ласков, а лицо непроницаемо, так что она скорее услышала, чем увидела, как жестоко обидела его своим неуклюжим отказом.
Он стоял совсем близко, можно было протянуть руку и перекинуть мост над зияющей бездной непонимания, что разверзлась между ними после ее поспешных слов. Она последним усилием воли остановила себя и встретила его золотисто-зеленый взгляд.