Охота на кентавра (сборник)
Шрифт:
— А ты бы раньше об этом подумал, перед охотой, Волк!
Старик снова взялся за ручку, а я задумался. Дело безнадежное, старик фанатик. Пустяк, а визы лишусь, вот что обидно! Но я чувствовал, что какой-то проблеск есть. Нужно вспомнить.
— Слушай, Шапочка, а откуда я помню твою фамилию?
— Не знаю, маловероятно.
— Координатор Онегов — что-то знакомое…
— Может быть, четвертый порог Онегова?
— Нет, что-то связанное с монтажом станций.
— Координатором я был здесь, на станциях. В последнее время собирал орбитальную
— Тут была какая-то темная история с безумной автоматической станцией… — мое чутье вело меня, я нащупывал путь. — Это ты сделал?
— Неправда! — закричал вдруг старик, бросая ручку. — Я же не конструктор, не монтажник, я координатор… Что значит «сделал»?
— Да, да, ты — автор безумной Берты! Об этом все знают! — Я радовался как ребенок, что попал в яблочко.
— Все? Что знают все? — Онегов был ошарашен.
— Так ты здесь прячешься?
— Я сам… обрек себя на добровольное изгнание… — старик еще что-то бормотал, но я его не слушал.
— Ну и шуму ты наделал в свое время, на всю галактику, Шапочка! Вошел во все учебники!
Старик молчал. Он сидел, обхватив голову руками: — Неужели они меня так запомнили?
— А-га!
— Конечно. Совет лишил меня координаторства. Но я сам настоял, чтобы заседание было публичным, чтобы узнали все. Тогда во всех газетах писали: «Порог Онегова, Четвертый порог!» Неужели не помнят?
— О пороге не помнят, а о безумной Берте — все! — Я подошел и фамильярно обнял старика за плечи. — Что же ты, старина! Значит, «буршей» стрелять нельзя, а безумную Берту выпускать на линии можно?
Он поднял на меня страдающий взгляд: — А может, они специально замалчивают?
Тем временем я разглядел, что он там про меня нацарапал. Бумажку рано было забирать, а вот удостоверение я взял. Он не отреагировал.
Я его успокоил: — Специально, все они — такие!
— Тогда все снова повторится.
— И пускай… А о чем, собственно, речь?
— О порогах, — старик пребывал некоторое время в столбняке, — которые останавливают нас в космосе…
— А у тебя — размах! Может быть, поделишься?
— Пространственный и временной ты, наверное, в школе проходил. А о технологическом слышал?
— В общих чертах.
— Заключается он в том, что, хотя создать сверхсложную систему мы и можем, но обеспечить ее надежную работу — нет, потому что, скажем, из ста тысяч деталей одна-две обязательно будут находиться в состоянии потенциальной аварийности. Если мы их находим и ремонтируем, то ломаются другие одна-две и т. д.
— Ну это известно. И выход здесь в самодиагностировании.
— Верно. Но система диагностирования оказывается не менее сложной. Как наш мозг, который по количеству связей превосходит тело, которым управляет.
— Что же дальше?
— Возникла идея, не моя, заметь, диагностировать по частям. Работа мозга направлена не столько на диагностику, сколько на саморемонт. А в организме всегда есть избыток связей, вот они и используются для «ремонта»…
— Что-то
— Ничего не сложно. В машине избытка связей нет, саморемонт не нужен, поэтому нужда в едином электронном мозге отпадает. Нужно, чтобы каждая часть станции «чувствовала себя сама» и сообщала нам это самочувствие через небольшой датчик. Это упрощает дело. Правда, полагали вначале, что датчиков будет два-три и техники будут носить их с собой при ежедневном осмотре. Потом пришлось расположить датчики стационарно, на каждом блоке, их оказалось гораздо больше, и сделать их пришлось мощнее, в виде электромагнитных излучателей. По сути дела, это были просто «болевые точки» станции, чувствительные нервы без единого центра, без мозга…
— И ради чего все это?
— Простота, экономия, эффективность…
— Само по себе это еще не так уж плохо. В чем же Порог Онегова?
— Суть Четвертого Порога в том, что за любой технологией стоят люди. И, если в обще-стве что-то неблагополучно, то обычный технологический порог повышается. Скажем, уже не две, а четыре из ста тысяч деталей находятся в постоянном аварийном состоянии. Техника зависит от людей, она начинает чаще ломаться — вот и все!
— Ага, понимаю. Саботаж!
— Если бы! Тогда все было бы просто. Дело в том, что сам работающий этого не осознает, а проверяющий — тем более. Но современная техника так сложна, что требует и квалификации, и аккуратности, но сверх этого еще чучь чуть, что можно назвать страстью или нравственностью труда. Да, нравственность тут важнее исего. Но чем ее измерить?
— Ну а ты здесь при чем?
— Меня обвинили в жестких методах управления, в форсировании событий…
— Вот уж не ожидал от тебя, Красная Шапочка! И как же ты испортил этот… социальный климат?
— Я руководил проектом «Берта-кормилица», созданием первой орбитальной продуктовой фабрики. Дело уже дошло до сборки. Но тут ученые затеяли полемику, и работы приостановились. Тогда я в приказном порядке разместил датчики по всем блокам фабрики. А они хотели единый координационный центр, мозг, что невероятно затягивало сроки. И это — при утвержденном проекте! Тогда я лишил некоторых самых ретивых средств передвижения…
— Старина… да ты диктатор! Средств передвижения — это ты их запер в каталажку? Ха-ха! Уважаю!
— Когда включили станцию в автоматический режим, вначале все шло нормально. Разожгли «ядерную», вывели на орбиту… а потом началось! Датчики сигнализировали одну поломку за другой, но техники пока справлялись. Потом, когда сигнализировало уже несколько датчиков одновременно, сила их излучения оказалась такой, что вести ремонт приходилось в скафандрах. Вовремя станцию не заглушили, я упустил момент. Самоблокировка не сработала — не знаю почему… Одна поломка вызывала другую, они пошли лавиной. А датчики перешли на широкий диапазон излучения, вплоть до рентгеновского, и персонал, спасаясь, бежал со станции. Она вышла из повиновения… Что ты смеешься?