Охота на Крыс
Шрифт:
Орк не мог простить той, кто шла с ними через подземелья под именем Инги, многого. Пусть слова начитавшейся старых рукописей о его народе девчонки, за которую выдавала себя ведьма, убившая настоящую правнучку звездочета и принявшая в себя ее память, были лживы и злы, Урук никогда бы не упрекнул в них глупую девчонку. Но то, что его боль и он сам послужили орудием в руках расчетливой ведьмы! Такого орк не простил бы никому и никогда!
Сейчас, на свое счастье, она была вне его досягаемости, но тогда, в подземельях, Кетрин лихо разделала в рукопашном бою самозваную правнучку звездочета
Попадись она ему в руки, ведьме пришлось бы убедиться в том, что дурная слава о народе орков весьма заслуженна. Из жалости к ее полу ведьма бы получила быструю смерть. Пытать женщину, пусть она будет хоть трижды изменница, это для Урука было чересчур. Вот смерть от ятагана — это да. В самый раз. Предала и хотела убить тех, с кем вместе ела один хлеб, тех, кто от любой беды закрывал собой, — так плати по счету.
— Слушай, Рогволд, — поинтересовался орк, — кто это сказал: посеявший ветер — пожнет бурю?
— Как кто? — изумился рус. — Так у нас испокон веку говорили.
— Да? — подчеркнуто удивился нганга. — А я всю жизнь знал, что это Белый Бог говорил. Знал и поражался, отчего такие умные слова в таких устах.
— Это они как обычно, — вступил в разговор Бронеслав, — взяли мудрую фразу и вложили в уста своему богу. От этих исусистов всего можно ожидать. Они даже хлеб интересно делят. Вот ты, Рогволд, ты как хлеб в походе делишь?
— Как положено, — удивленно пожал плечами сын старосты, — поровну. А что?
— А они, — тут ведьмак весьма мерзко ухмыльнулся, — по третьему способу. Мне один франк говорил, что у них так говорят: хлеб делить можно тремя способами. Первый способ — поровну. Ну, это всем понятно. Второй способ — по-братски. Мне побольше, тебе поменьше. А по-исусистски — весь хлеб мне, все вино мне, да и золотишко мне тоже не помешает. А ты, человече, ступай, бог подаст.
Рогволд лишь задумчиво взвесил топор в руке:
— Я бы этих франков и этих, как их там, ну, ты понял, так приголубил бы обухом, что они хлеб тут же обратно бы отдали. А они только в землях франков разбойничают? А то атаман Кудеяр весьма на них похож был. Тоже золотишко любил да и винца был не дурак выпить.
— Какие разбойники? Какой атаман? — весьма натурально удивился старый ведьмак, исподтишка видя, как улыбки появляются на лицах его спутников, уже приготовившихся к бою насмерть.
— Ну, эти, имя еще у их атамана странное, Иисус, или как там его?
Всеобщий хохот был ответом русу, правда, орк, как и Рогволд, лишь почесал затылок, услышав от Бронеслава, что исусисты не совсем разбойники. Вернее, не разбойники, а вера это такая, а сам Иисус — не атаман, а бог. И рус, и Урук остались при своем мнении:
— Если грабят или лгут — разбойники либо вообще дрянь из дряней. А веру тут приплетать нечего…
Тем временем строй умертвий миновал холм, на котором разыгрался богословский диспут, и четким, чеканным шагом, плечо к плечу, начал выдвигаться дальше в степь, подставив пятерке путников
Но сегодня некромант не за ним пришел в степь. Иной предмет силы искал последний из ордена некромантов, иную силу, способную возродить из праха его орден. Не впереди, а позади строя умертвий шел совсем юный воин без шлема и меча. И вновь, как тогда, при осаде Всхолья, чародей был до пят закован в вороненую броню. Некромант пренебрег обычным для его ордена балахоном. Пряди длинных, вьющихся на ветру волос выбивались из-под серебряного обруча, туго охватившего виски колдуна. Не стала длиннее короткая юношеская бородка, не исчезло безумие во взгляде.
Вновь, почти как при гибели Всхолья, Рогволд видел проклятого колдуна рядом с собой. Если руса не подвел верный глаз охотника, бьющего белку в глаз, то теперь убийца его рода был не дальше чем в сорока шагах от холма, на котором затаились путники. Некромант ничуть не изменился с момента их последней встречи. Волос не просто русый, пряди волос надо лбом и на висках седые, а лицом — юнец юнцом. И вновь, как тогда, руки колдуна были подняты к небу ладонями, а губы напряженно шевелились.
Хотя что ему этот месяц, это в душе у руса прошли годы, почти превратившие охотника в воина. И если раньше Рогволд бы бросился навстречу убийце, вызывая его на бой, то теперь рус неподвижно замер, выбирая момент для удара наверняка. Это война, а ее главный закон гласит: убей врага!
Но тут шепот колдуна перешел в вой, над ладонями вспыхнуло черное пламя, и если тогда вздрогнул и обрушился частокол, в падении превращаясь в груду серого праха, то теперь прахом стали густые степные травы. Оседал на землю прах, открывая взглядам своры странных псов и напряженно замерших за ними людей из племени Крысы.
Но сегодня кроме обычных добытчиков племени в доспехах из костяных пластин на поле боя явились шаманы племени Крысы. Молчали до времени их барабаны, обтянутые человеческой кожей, молчали флейты, на которых держится степное чародейство. Бессильным оказался перед детоубийцами черный огонь, скалились смрадные пасти колдовских псов, и со стальных клыков падали на землю капли трупного яда.
Знали тайну черного вихря степные шаманы, и барабаны и флейты из бедренных костей начали исступленную мелодию. И, повинуясь ей, бессильно оседали на землю комки черного огня с ладоней колдуна. Рвался вихрь черного смерча, висевший над головой некроманта. И на него нашлась управа, ножи из черной бронзы начали рассекать горла пятерым девушкам, покорно, одна за одной подходившим к забрызганной кровью старухе-шаманке. Безумию Повелителя Могил противостояло безумие и знания степных шаманов.
— Они собрали сюда всех шаманов степи, — потрясенно проговорила Кетрин, — слышите, всех! Тут же не только Крысы! Что же это получается…