Охота на некроманта
Шрифт:
А вот на седьмом вопросе забуксовали. Неожиданно.
— Вспомните ваши ощущения за минуту до смерти. Холод? Боль?
— Не помню, девушка, — покойница внезапно зазвучала тише, в голосе появилась растерянность. — Заканчивайте, мне нехорошо. Что-то происходит...
— За три, пять минут?
— Не помню, — уже тверже ответила покойная. Крышка гроба недовольно содрогнулась, словно изнутри по ней гневно стукнули кулаком.
Что-то шло не так.
По документам получалось, что родственники просто хотели уточнить какие-то детали, но для помершей своей смертью клиентка слишком буйствовала. Конечно,
Видимо, чтобы оживить воспоминания покойной, у Насти не хватило разряда. Смесь для поднятия была стандартной, без усиления, пентаграммы — тоже для обычных случаев. Да и когда сам некромант промок, замерз, проголодался, ждать запредельных результатов не стоит.
В таких случаях следовало работать строго по инструкции: консервировать подъем и вызывать помощь. А еще последние время у Насти отчетливо ломило шею, что было дурным признаком.
— А за десять минут, Екатерина Григорьевна? — уже готовясь сгрести покрышку в кулак, спросила Настя.
— По телефону говорила. Душно мне, нехорошо стало. Окно открыла, — пожаловалась покойница и заворочалась. — А дальше не помню.
Настя досадливо поморщилась — боль с шеи сместилась за уши. Еще минут пять — и начнет бить пульсацией по мозгам, сигнализируя, что пора закругляться и отдыхать.
Но сначала придется закончить тут.
Потом идти до конторы, сдавать покрышку и снова топать в другой конец кладбища до второго клиента. А вишенкой на торте станет общение с ночным охранником: ему же незакрытую покрышку принимать.
День из просто неудачного превращался в лидера отстойного хит-парада. Настя задрала голову и вытерла лицо рукавом — и шут с ней, с тушью, наверняка давно растеклась.
Если бы не общая усталость и шум дождя, она бы услышала шаги.
Наверное.
Во всяком случае, движение заметить Настя успела, но и только: что-то темное, темнее окружающей ночи, мелькнуло справа, а потом со всей дури ударило в спину.
Настя вместе с большим пластом мокрой земли свалилась в могилу, зацепив и утянув за собой и куртку, и рюкзак, и рабочую раскладку инструмента.
Вот тут посреди невезения, которое сегодня можно было кушать столовой ложкой, мелькнула удача — раскоп на подхоронение все-таки был неглубоким, метр с небольшим, и лететь пришлось недолго.
Удача мелькнула и пропала: падать на гроб оказалось больно и вредно не только для отбитого плеча и треснувшей дешевой деревянной крышки, но и для жизни в целом. Клиенты таких вольностей не прощали. Вторая форма нежизни, что с них взять.
Не зря все религии мира дружно от мертвых открещивались, оставляя некромантам полную свободу действий: мол, мы душой занимаемся, а вы, родные, мясом. Да еще и бешеным.
Настя живо собрала в кучу себя, куртку и рюкзак. Не обращая внимания на боль в плече и замызганную одежду, метнулась к краю ямы.
Почти успела — покойница с треском доломала крышку гроба и поднялась в полный рост.
От обычной первой формы, которая смирно лежит в гробу, вторая отличалась разительно. За бабушку-филолога клиентку
Единственный параметр, который клиенты сохраняли неизменным во второй форме — рост. Бабушка при жизни была на голову ниже Насти, таковой и осталась. Зато возраст исчез: поднятой можно было дать как сотню лет — за длинные седые волосы, укутывающие фигуру плащом, так и десять — за тонкие, мелкие и хрупкие кисти рук, точеные голени и ступни. Изящество портили прямые когти, скорее собачьи, чем кошачьи, не столько острые, сколько крупные. Лицо помолодело, по-русалочьи раздвинулось треугольником, глаза запали глубже и поблескивали из-под бровей бельмами. Похоронная одежда таяла, втягиваясь внутрь тела. Вместо нее нарастала белая, тонкая как паутина кожа, закрывая всю фигуру многослойным живым саваном.
Настя взвизгнула и рванула к краю могилы. Если выбраться, то клиента можно еще успокоить. Шансов мало, но есть. Однако чтобы открыть печати, сначала нужно добраться до инструмента.
Швырнув в клиентку курткой — пусть подавится, Настя ухватилась за край раскопа и рванулась вверх. Под ногами хрупнули доски гроба, и с жалобным ультратонким щелчком раскололась под кроссовкой уже законченная глиняная верхняя покрышка. Аверс лопнул, и печать, пробудившая и контролирующая вторую форму, погасла.
Звук был страшный, родом из каких-то глубинных кошмаров.
Когда Настю перевели на четвертом курсе с истфака на первый упокойницкий, этот звук преследовал ее месяца три подряд. С первого же профзанятия, на котором преподаватель прокрутил группе видео о том, что бывает с неосторожными и неуклюжими некромантами. Кадры были документальными.
Некромант, женщина лет сорока, проводила подъем. Сначала все шло хорошо: обычный клиент, естественная смерть. А потом она зацепила каблуком собственную длинную юбку и упала на раскладку инструмента.
Снимала происходящее дорожная камера в ночном режиме, установленная через ограду от кладбища. Большинство звуков тонуло в фоновом шуме, но звук лопнувшей покрышки на секунду перекрыл все — пронзительный, тонкий, нетерпимый для уха. Разбуженный клиент поднялся, подумал минуту, пока некромантка пыталась восстановить печать, и встал. На четыре лапы. Следующие пять минут записи были грязными. От некромантки не осталось ничего размером крупнее носового платка. А клиент отряхнулся и пошел гулять. Хорошо, что тошнотворная запись была черно-белой.
Длинные юбки из Настиного гардероба исчезли навсегда, а звук стал приходить в кошмарах через раз. А сейчас вживую дал по ушам.
Настя заорала, не оглядываясь, рванулась выше, выбралась из ямы, откатилась в сторону и сунулась в рюкзак в надежде найти хоть что-то, способное остановить или замедлить клиентку.
Помирать без сопротивления было противно, стоило хоть чуточку побарахтаться.
Из рюкзака комом вывалились бледно светящиеся размокшие распечатки: суперпрочные пробирки не выдержали падения и последующего топтания и лопнули. Липкий комок бумаги пульсировал нервно и с каждой секундой становился опаснее, чем уже готовая перейти в третью форму клиентка.