Охота на охотников
Шрифт:
– Все ясно, - голос у Ольги Николаевны стал по-девчоночьи звонким, безмятежным, в ней словно бы что-то ожило, - будем готовиться к крупной операции... Пора брать отбившуюся фуру. Посмотрим, что нам это принесет. Десяти дней вам на подготовку хватит?
– Да меньше хватит, может, даже одного дня хватить, - взбодрившись, произнес Каукалов: он был рад, что Ольга Николаевне его доклад понравился.
– Легкомысленный ответ, - нахмурилась Ольга Николаевна.
– Даже опытным людям, не чета вам, на подготовку надо не менее недели. Понятно? Поэтому отвожу вам с напарником десять дней. Теперь вот что -
– Илья он, - сказал Каукалов, - зовут, как пророка, командующего громом и молниями.
– Размеры своего пророка мне тоже дай, - велела Ольга Николаевна, - и парочку фотографий три на четыре. Желательно цветных. Приятелю скажи бороду пусть сбреет. Немедленно. Чтоб на фото был без бороды. Я вас кое-какими документами снабжу. С документами будете чувствовать себя спокойнее.
– Она повернулась к Каукалову, приказала: - Иди сюда!
Он опасливо приподнялся на тахте.
– А муж... ваш муж... он не придет?
Ольга Николаевна засмеялась.
– Не бойся, не придет. У него сегодня дежурство по городу. А потом, я хоть и ниже его по званию, но зато выше по должности.
– И она повелительно повторила: - Иди сюда!
Перекатившись по тахте к Ольге Николаевне, Каукалов мягко обхватил её, словно боялся помять это сверкающее чистое тело, застонал бессильно от сладкого ощущения, охватившего его, неожиданно вспомнил всех своих девчонок, с которыми успел познать "услады жизни" - их было не очень много, чтобы посчитать, хватало пальцев одной руки, зажмурил глаза и будто бы бросился в омут.
Сразу погрузился в жаркую глубину, но в следующий миг всплыл на поверхность - очнулся от громкого голоса Ольги Николаевны:
– Ты мне лобок не раздолбай! Аккуратнее!
Щеки у Каукалова сделались красными от стыда. Желание пропало. Сильно пахло потом. Внутри родилось что-то протестующее, злое, захотелось наговорить Ольге Николаевне обидных слов и уйти либо вообще поступить круто: накинуть на шею удавку и стянуть концы. В следующий миг он подавил в себе злость и согласно мотнул головой: есть действовать аккуратнее!
В одиннадцать вечера Каукалов забеспокоился, приподнялся на тахте.
– Мне пора!
– Куда? Зачем?
– расслабленно поинтересовалась Ольга Николаевна, потянулась к хрустальному стакану, в который был налит джин, встряхнула его.
– Оставайся... Ты мне не мешаешь.
– Нет, я все-таки пойду...
– Я же сказала: оставайся! Ты - первый человек, который пытается ослушаться меня. А это, знаешь ли...
– Она улыбнулась одним краем рта. Улыбка её была беспощадной.
– Это чревато!
Каукалов остался.
Проснулся он рано утром от холода. Рядом с ним, укрывшись невесомым пуховым одеялом, сладко посапывала Ольга Николаевна. Лицо её за ночь постарело, стало незнакомым, около носа и рта пролегли морщины, губы тоже сделались морщинистыми, в подглазья натекла мученическая синева. Каукалов едва не присвистнул, увидев Ольгу Николаевну такой.
Но главное было не это. Он думал, что роскошные каштановые волосы
Каукалов поспешно отодвинулся от Ольги Николаевны. Натянул на себя плед, закрыл глаза. Постарался одолеть сложное ощущение, возникшее в нем, тут были и страх, и брезгливость, и злость, и что-то ещё - тоска, что ли; разложить это ощущение по полочкам Каукалов не сумел, вздохнул, жалея самого себя, и через несколько минут забылся.
Это был не сон, а некая одурь - перехода от яви к этой одури Каукалов не почувствовал: из тьмы тут же вытаяла Ольга Николаевна - морщинистая, старая, ехидно улыбающаяся. Морщины у неё были не только на лице, но и на шее и груди, под полными темными сосцами, на животе, были даже на коленях, потом Ольга Николаевна потянулась, распрямляясь, морщины исчезли буквально на глазах, она помолодела, мазнула чем-то по лицу, кажется, маленькой пуховочкой, которой смахивают со щек пудру, и лицо её стало совсем юным. "Колдунья", - Каукалов похолодел от страха, потряс головой, стараясь прийти в себя, и в следующий миг ухнул в вязкую темноту.
Когда он проснулся в следующий раз, то снова увидел на подушке голову Ольги Николаевны. Ольга Николаевна была молодой, строгой, с румяным, хорошо отдохнувшим лицом. Никаких морщин, синяков под глазами и тем более лысины.
– Скажи, из автомата ты хорошо стреляешь?
– спросила Ольга Николаевна, едва Каукалов открыл глаза.
– В армии стрелял хорошо. Есть даже грамоты за меткую стрельбу.
– В голосе Каукалова возникли и тут же погасли хвастливые нотки.
– А из пистолета?
– Из пистолета хуже, но из тридцати двадцать пять выбить и сегодня сумею.
– Ах, да!
– словно бы вспомнив, что Каукалов был в армии, воскликнула Ольга Николаевна.
– Это офицерам положено стрелять из "макарова", как пробками из шампанского.
– Она усмехнулась.
– Суду все ясно!
– Повернулась к Каукалову всем телом и произнесла повелительно: - Иди ко мне!
Ольга Николаевна и Каукалов по-разному понимали, что такое "подготовка к крупной операции": Каукалов был готов действовать на "авось", а подполковник милиции Кличевская - только после предварительных прикидок, сопоставления фактов, "разведданных", различных сведений... Впрочем, то, что Ольга Николаевна выделила такой большой срок для подготовки, Каукалов расценил как некий положительный симптом, как очки в свою пользу: Ольга Николаевна хочет его сохранить, бережет его...
Два раза они с Илюшкой проехались по Минскому шоссе до поворота на Кубинку и обратно, потом до границы Московской области и обратно, но ничего нового для себя не выяснили.
Как-то днем Каукалову позвонил дед Арнаутов и шамкающим голосом, словно забыл в стакане с водой вставные челюсти, попросил срочно приехать к нему.
– Случилось что-нибудь?
– недовольно спросил Каукалов.
Арнаутов это недовольство уловил.
– Твое дело - исполнять приказы, а не задавать глупых вопросов, - он повысил голос.
– Понял? Еврейчика своего тоже возьми с собой.