Шрифт:
Я живу в этой глуши уже больше полугода. Я отчетливо помню, как весной Морис выловил меня из ледяной реки (я сорвалась в неё с обрыва, когда подо мной сломалось сухое дерево), принёс в этот дом, отогрел, выходил и сказал: "Поживи со мной, пожалуйста". Мне некуда было идти, да и жалко его стало почему-то, вот я и согласилась. Мне и самой хотелось пожить хоть с кем-нибудь в человеческом виде, потому что я слишком долго шаталась по миру в облике жёлтой дворняги. Нужен был человек, чтобы вконец не одичать.
Однако оказалось, что Морис чудной какой-то человек. Жил он один в этой глуши, как я поняла, два
Дело в том, что Морис болен. Сам он с грустной иронией говорит, что он "болен словом". Это его поэтическое выражение я давно уже раскусила и добилась у него правды. Он рассказал мне, что его прокляли. Ему было двадцать пять лет, когда это случилось, и в этом возрасте он уже был очень известным и сильным писателем. У него был приятель по учёбе - Бэла, опасный тёмный маг, долгое время выдававший себя за обычного невинного учёного. Однажды Морис узнал о кровавых занятиях Бэлы и решил показать миру его истинное лицо. Он, безрассудный, написал о Бэле обличительную сатирическую статью. Он не без гордости говорил мне, что статья имела огромный успех и вызвала большую реакцию у народа.
Бэла попал в опалу. Ему пришлось скрыться. Но, прежде чем исчезнуть в какой-то глуши, он наслал на Мориса проклятие - эту дикую болезнь.
Теперь Морис вынужден постоянно писать. Да-да, именно: писатель вынужден писать! Но на самом деле это совсем не смешно. Страницу, абзац, предложение, пару слов или хотя бы одну буковку в день Морис вывести обязан, иначе жизнь его превращается в сущий ад. Однако то, что он пишет, является "отвратительной ересью" (так он говорит, сама я оценить не в силах), и это тоже побочное от проклятия Бэлы. Также Морису сложно стало находиться в человеческом обществе. Слова и мысли стали его врагами, и чем больше он получает впечатлений, тем сильнее горит его мозг от слов. Он говорил мне, что, находясь среди людей, он находится на грани безумия - настолько громко становится в его голове. Но о его безумиях я расскажу позже и подробнее.
В общем, познакомившись так случайно, мы живём теперь с Морисом вместе и даём друг другу то, что больше всего необходимо для нас обоих - покой и тепло. Морис называет нашу жизнь страшным словом "симбиоз".
Я называю её дружбой.
***
Сегодня на улице страшная метель. Я едва добралась до дома, возвращаясь со своей обязательной ежедневной прогулки. У меня закоченели пальцы рук,
Дом у меня был только в детстве. Плохой дом, ненастоящий. Я была девятым ребёнком в большой бедной семье, мне даже не дали внятного имени, за мной никто не следил, я постоянно шаталась одна по улицам - до десяти лет. Мне повезло, я родилась оборотнем (наверное, наследственное) и в десять лет раскрыла в себе облик дворняги, никому об этом не сказала и стала побираться, охотиться, воровать. Быть собакой оказалось выгоднее и легче, чем человеком, поэтому, уйдя из дома, я стала бродить по миру, иногда обращаясь в человека, чтобы не забыть речь. Дожила я так до семнадцати лет. А спустя какое-то время попала сюда, к Морису.
Ни о чём не жалею, пожалуй.
Здесь сегодня особенно хорошо. На шкафчике стоит пара свеч, оттеняя белые пальцы Мориса и бросая на его русые локоны мягкое сияние. Уютная обстановка дополняется музыкой, которую играет Морис на гитаре, мелодия звучит медленная, задумчивая. Правда, когда ветер со свистом врывается в комнату, всколыхнув огни свечей, пальцы Мориса вздрагивают над струнами. "Закрой дверь поскорее", - тихо говорит он, не поднимая головы. Я благоговейно выполняю его просьбу. Судя по тону, Мор сейчас весь в себе. Туда лучше не лезть. Это я уже давно поняла.
Морис продолжает играть.
– Ветер воет, будто волк, - произносит он негромко.
– Да, сегодня дико, - охотно подхватываю я, стаскивая с себя меховую куртку.
–
Вьюга такая, ух!.. Красота невероятная! А я далеко забрела. Чуть не заблудилась в этом снеге, там все тропинки замело. Придётся завтра заново топтать.
– Долго тебя не было, - плавным движением он переводит левую руку и играет какой-то зависающий, вибрирующий аккорд.
– Я даже думал идти на поиски, если не вернёшься до ночи, - он молчит, заканчивая своё произведение. Когда затихает последний звук, Морис поднимает на меня взгляд. Бледно-серые глаза блестят через стёкла очков.
– Не гуляй, когда начинает темнеть, хорошо?
Я киваю, заранее зная, что не всегда смогу выполнить эту просьбу. Я не умею контролировать время, когда брожу где-нибудь. Прогулки увлекают меня, они могут завести в такие дебри, в которые я никогда раньше не забиралась. Поэтому характер этих прогулок всегда немного случайный - кто знает, куда и насколько меня занесёт в следующий раз? Морис, как обычно, понимает мои мысли и слегка покачивает головой, будто журя меня за несерьезность.