Охота на привидений
Шрифт:
До рассвета было еще далеко. «Тьма египетская», — еще раз подумал я, глянув на улицу через оконное стекло.
Глава II
ВОРОЖЕЕВСКАЯ СТАРИНА
Утром нас разбудил Пал Палыч, топавший сапогами по дощатому полу и с кем-то громко общавшийся в соседней комнате. В избе стоял настоящий колотун, у меня даже нос замерз, а Светка свой спрятала под одеяло. Однако надо было вставать, чтобы хоть печь протопить, Пал Палыч этого делать пока явно не собирался. Пришлось мне собираться
Отставной полковник сидел в одной майке и брюках за столом и калякал с каким-то мужиком в телогрейке. Здесь было еще холоднее.
— С добрым утром, — поздоровался я.
— С добрым. Это вот Саня, — сразу представил меня мужику Пал Палыч. — А это Егор, э-э-э Дмитрич, — представил он мне мужика.
— А племянница-то? — спросил вместо приветствия Егор Дмитриевич.
— Спит, — отрезал полковник.
— Да нет, встает уже, я печь растопил.
— Правильно, молодец, — поднял указательный палец Пал Палыч, — сейчас завтракать будем.
— Ну я пойду, — поднялся Егор Дмитриевич, — заходи позже.
— Зайду, давай.
Дверь за Егором Дмитриевичем закрылась, зато открылась дверь из комнаты, в которой мы спали. На пороге стояла уже одетая Светка.
— Котенка нет? — спросила она.
— Да погоди ты, не спеши, — успокоил ее дядя. — Сам он придет. Вот почует, что мы приехали, твой голос услышит и придет.
— Тогда я пойду его позову, — и Светка отправилась на улицу за Егором Дмитриевичем.
— Тьфу! — выдохнул Пал Палыч. Вскоре Светка вернулась, так никого и не дозвавшись. Пал Палыч успел уже поставить чай, нарезать хлеб, сыр и вскрывал теперь какие-то консервы.
— Не спеши, — повторил он Светке, — придет твой котенок.
— А дядя Егор ничего не знает, ты спрашивал?
— Спрашивал, не знает, не видел. Если уж тебе так неймется, можете после завтрака к Максимычу сходить, он всегда все знает, и к Евдокии тоже. Но только после завтрака, — закончил Пал Палыч, разливая в кружки горячий чай.
Позавтракав, мы вышли из дому. На свету Ворожеево ничем особенным меня не удивило. Деревня и деревня, я так себе ее и представлял. Правда, в отличие от тех деревень, в каких мне случалось бывать под Москвой, в Ворожееве было много заколоченных домов. Но и об этом я уже знал из рассказов родителей и Светки. Говорят, есть такие деревни, где и вовсе все дома заколочены, не живет никто.
Мы двинулись по улице на другой конец Ворожеева. Там обитал всезнающий, по словам Светкиного дяди, Петр Максимович. Светка к нему дорогу знала. По пути туда на всей улице я заметил лишь один дом с занавесками на окнах и отворенными ставнями. Во дворе этого дома стоял грузовик и радостно забрехала собака, едва заслышав наши шаги. Одна из занавесок качнулась и только — кто-то подглядывал за нами, не показывая своего лица.
— Дядя Егор здесь живет с семьей, — пояснила
— А сколько ему?
— Помладше нас года на два.
— Где ж он тут учится?
— В Андреевку бегает. Тут недалеко, километра три. Там дворов больше. Почти вся деревня живая. И школа есть, в нее еще и из Тимонина дети ходят, аж за пять километров. Но их на машине возят, а Вовка здесь один, когда дядя Егор подкинет его на своем грузовике, а когда и нет.
— А откуда у него грузовик? Свой?
— Да нет. Дядя Егор в колхозе шофером работает, до МТС далеко, вот он машину у себя во дворе и ставит.
За разговором мы прошли всю деревню насквозь. Осталось по одному дому с каждой стороны улицы, а там уж было видно, что деревня кончается и из-за правой от нас крайней избы выглядывала полуразрушенная колокольня старой деревенской церкви. Как раз этот крайний дом тоже оказался с отворенными ставнями. Вернее ставней просто не было. Были когда-то, потому что на их месте висели ржавые петли и крюки, но сами ставни отсутствовали. А вот занавески на единственном окне, выходящем на улицу, существовали в наличности. Правда серенькие и мятые.
Мы вошли через калитку и постучались в дверь, звонка не было. Нам долго не открывали, и Светка стучала еще и еще. Наконец за дверью что-то загромыхало, зашаркало, послышался кашель и сиплый голос спросил через дверь:
— Вовка, это ты, што ль?
— Петр Максимыч! Это я, Света, Ирины Посниковой дочь.
За дверью помолчали.
— Ирина-то, это што, Пашкина, што ль? Вместе с Пашкой? — последовало наконец.
— Да, да! Ирина Пална и Пал Палыч! Мы с дядей Пашей сюда на неделю приехали.
— Подожди, щас открою.
Забрякала задвижка, и дверь отворилась. На пороге стоял седой, плохо выбритый старик в накинутом на плечи пиджаке.
— А это кто с тобой? — спросил он.
— Это мой друг. Он с нами приехал.
— Ну проходите, проходите, — старик посторонился, уступая нам дорогу в сени.
В избе было не очень чисто. Все было старым и ветхим. Пахло пылью. На подоконнике, на столе, на допотопной этажерке — повсюду валялась какая-то никому не нужная ерунда, начиная с колпачков от несуществующих уже старых авторучек и оканчивая пожелтелыми листочками отрывного календаря глубоко советских времен. Но было тепло, хорошо натоплено, и это уже неплохо.
Пока я осматривал жилище, Светка отдала Петру Максимовичу батон колбасы, пару банок рыбных консервов и большую пачку чая, посланных ему Пал Палычем. Видно было, что пожилой человек очень доволен оказанным ему вниманием, да и продукты эти ему наверняка были не лишни.
Старик усадил нас у стола, одной своей стороной примыкавшего к заузоренному морозцем окошку. Он чем-то погромыхал у печи, потом сел вместе с нами и поначалу долго молчал. Инициативу взяла на себя Светка.
— Как живется-то, Петр Максимыч? — начала она.