Охота на птичку
Шрифт:
– Ты же неплохо понимаешь испанский! — возмущается она. — Зачем переспрашиваешь? Издеваешься?
– После наркоза фигово соображаю, - парирую я. — Я ранен, как ты могла заметить. Мозг не задет, но голова пострадала.
– Со слов медсестры, с тобой все в полном порядке, - бурчит Птичка и плюхается в кресло. — Завтра утром на всякий случай сделают компьютерную томографию и выпишут. Швы снимать не нужно, сами рассосутся. Но эту ночь придется провести здесь.
– Останешься со мной? — серьезно спрашиваю
– Если хочешь, - она дергает плечом.
– Это кресло раскладывается, в шкафу есть плед и подушка. Я могу, если…
– Хочу, - перебиваю я. — Ты мне нужна, Птичка.
– Конечно, - она поднимается с кресла, подходит ближе. — Если тебе что-то понадобится — говори, я помогу.
Стучу ладонью по матрасу, предлагая ей присесть. Она послушно опускается рядом. Беру за руку, тяну ближе. Придвигается.
– Чем это у тебя лицо перепачкано? — спрашиваю я, заметив вокруг губ и на подработке какие-то разводы. Провожу пальцем по гладкой щеке и скатываю остатки шоколада. — На нервной почве шоколадный жор нападает?
Смущается, тянется рукой, чтобы вытереть, но я не даю. Перехватываю за запястье, дергаю на себя и быстро целую в скулу. От неожиданности она замирает, и я пользуюсь моментом — фиксирую затылок, чтобы не дергалась, и, глядя в глаза, медленно, одними губами, собираю шоколад с щек и подбородка.
– Какой шоколад ты любишь? — спрашиваю шепотом.
– Молочный. С печеньками. И с орехами.
– Я запомню, сладкая моя, - обещаю я и накрываю ее мягкие губы своими.
Мну их и посасываю. Они пахнут вкусно - шоколадом и ванильным кремом. Так соблазнительно, что хочется искусать, но я сдерживаюсь. Целую смачно и долго. Кайфую.
Из ее груди вылетает легкий стон, и меня срывает. Хочу ее. Прямо сейчас и здесь, в больничной палате. Какая нахрен разница, где это произойдет! Не могу дальше терпеть и откладывать.
Щелкаю выключателем, вырубаю свет и подтягиваю Соню выше. Ей приходится лечь рядом. Дергаю простынь, укрываю нас.
– Ой, нельзя, - она пытается сопротивляться, но я бедром вдавливаю ее в матрас. Так не вырвется.
– Можно. И нужно, - горячо шепчу в ей в ухо, скидываю бретельки комбеза и задираю футболку.
Она без лифчика, и это прекрасно. У нее идеальная грудь. Небольшая, но форма совершенная. Аккуратными полными каплями лежит на ребрах, торчит вершинками нежно-розовых сосков.
Зажимаю один между пальцев. Он твердеет в камешек. Прокручиваю. Соня запрокидывает голову и шумно выдыхает.
Отпускаю. Поглаживаю, рисую пальцами круги, губами веду по открывшейся шее, а потом вновь ловлю и сжимаю сосок. По ее телу несется ток - как минимум двести двадцать пробивает и дугой гнет хрупкое тело.
Под простыней я практически голый, в одних боксерах, а она одета. Замуровалась в глухой комбез, с которым мне не справиться.
– Нужна твоя помощь, -
Выкатывает ошарашенные глазищи.
– С ума сошел? А если кто-то войдет?
– Притворимся спящими. Мы же с тобой «новиос», в этом статусе спать вместе — норма. Не станут же они нас будить?
– Не станут, но…
– Месячные? — нетерпеливо перебиваю я.
– Закончились, - еле слышно шепчет Соня и краснеет. В палате полумрак, все ее реакции отчетливо видно.
– Раздевайся. Быстро, - выдаю я тоном, не терпящим возражений.
Соня замирает. Смотрит еще более ошалело и подвисает. Торгуется сама с собой. Вижу, что хочет не меньше моего. Дрожит от возбуждения, но ломается. Надо помочь. Тяну вниз джинсовую ткань комбеза.
– Ты осталась, чтобы мне помогать. Правильно? Так выполняй обещания. Не нервируй больного, а то у меня швы от напряжения разойдутся, придется еще раз шить, шрамы некрасивые останутся.
– Мужчин шрамы украшают, - лепечет она, все еще удерживая мои руки.
– Еще легче сможешь девок клеить, пачками!
– Прямо пачками? Да тут одну-то все никак не получается. Давай, малыш, раздевайся. Полежим рядом, поласкаем друг друга. Не захочешь большего — не будет. Не дай мне сдохнуть от желания. Пожалуйста, сладкая моя…
Не сдаюсь, тяну комбез, преодолевая ее слабое сопротивление. Уговариваю. Не требую - мягко настаиваю, поглаживая ее бедра через ткань и целуя плечи между фразами. Уламывать я умею. Тут важно не перегнуть. Нежно и деликатно идти напролом, удерживая тактильный контакт.
На Соню действует. Вижу, как туманится ее взгляд, как сбивается дыхание, как руки помогают мне снимать одежду, а потом безвольно опускаются вдоль обнаженного тела. Ее ведет, а меня от этого зрелища еще сильнее кроет и размазывает по больничной койке.
Мне все равно, что мы в палате, у меня повязка на пол-лица и шея перемотана. Пофиг, что кто-то может войти и что-то сказать. Моя маленькая Птичка сидит в одних трусиках на кровати и балдеет, пока я нежно целую ее грудь. Это так прекрасно, что пусть весь мир подождет или идет лесом.
– Ники, можно я лягу, - просит Соня, обернувшись на дверь.
Не отвечаю. Сгребаю в объятия и увлекаю на себя. Прячу под простыню, укладываю рядом, одновременно целуя ключицы, шею, скулы.
Наконец-то наши голые тела соприкасаются, и внутри меня взрывается фейерверк желания. Господи, сколько раз я об этом мечтал! Спасибо, что не зря. Спасибо, что это даже лучше, чем мне представлялось.
Ее кожа прохладная и бархатистая, а сама она такая миниатюрная, что страшно раздавить. А хочется. Всю ее перетискать и перелапать хочется. И я даю волю рукам. Животик, попа, ноги — все перетрогаю, ни одного сантиметра не оставлю. Моя!