Охота на Роммеля
Шрифт:
Вы начинаете понимать, почему отшельники искали такие пустынные места. Кажется, что огромные барханы собирают и концентрируют энергию мира, а затем фокусируют ее на проход, по которому вы теперь мчитесь, будто по бульвару. Люди чувствуют эту энергию. Она может разорвать вас на части. Чтобы рассеять ее, мы возвращаемся к своим солдатским привычкам. Новозеландцы, наиболее зрелые мужчины, матерятся и кричат; они заставляют моторы реветь, а оснастку стучать. Другие следуют их примеру. Любой переезд или починка сопровождаются громкими криками и шумом. Понижение между дюнами может доходить до двух-трех миль в ширину. Здесь парни подкачивают колеса, приспущенные для лучшего сцепления с песком. Водители и слесари забираются под шасси и
Весь день мы следовали колее, оставленной передними патрулями. Отряды старались держаться вместе, но это было невозможно. Опытные солдаты пустыни неизбежно опережали новичков. К полудню второго дня в Песчаном море машины Джейка и Ника удалились от нас и вскоре исчезли за тридцатиэтажными барханами. В нашем патруле мы меняли водителей, выискивая тех, кто больше ладил с дюнами. Самым ловким оказался Панч. Он заменил Олифанта. Холден тоже вел машину неплохо, постоянно оставляя джип Колли в своем кильватере. Однако Маркс в третьем «Шевроле» никак не мог освоиться с внутренней пустыней, а Хорнсби в грузовике с «Бредой» (на «Пушке», как парни называли его) осваивал все новые рекорды по «З и В» — зарылся и вскипел. В конце концов его сменил Милнс — наш фельдшер. Я подменял Панча, когда он уставал. Мне хотелось быть чем-то полезным. В такие минуты я не чувствовал себя пассажиром.
Остановка в полдень второго дня. Стэндадж показал мне, как готовить освежающий напиток: рюмка рома с водой и порошок извести в маленьком блюдце.
— Поставим его сюда, чтобы над ним поработал ветерок.
Он поставил коктейль на шину в тени крыла. Буквально через пять минут мы пили чудесный холодный напиток. Стэндадж цедил его, словно полковник у бассейна в спортивном клубе Джезиры.
Мои рапорты о «пригодности маршрутов» повторяли каждый вечер одну и ту же фразу: «Непроходимо для МТ». Моторизованный транспорт (имелись в виду танки и пушки) не мог пересечь Песчаное море. Даже в наших специально модифицированных грузовиках управление ломалось, муфты горели, и слесарям приходилось заменять их запасными частями.
Опережавшие нас патрули Джейка и Ника разделились. Это было вынужденной мерой, так как задние машины с трудом проезжали по песку, смещенному и ослабленному передними грузовиками. Колонна развернулись веером, выискивая прочные участки на барханах. Следуя за Джейком и Ником (и отставая от них уже на несколько часов), мы видели поцарапанные склоны дюн, где грузовики «садились на пузо» и где их вытаскивали из песчаных ям. На третий вечер мы разбили лагерь в полном одиночестве. Я смотрел на барханы весь день, но теперь во время остановки меня вдруг охватил страх. Те же самые дюны, которые еще вчера казались дружелюбными и мирными, вдруг стали жуткими и дьявольски зловещими. Я запаниковал. Остальные, похоже, не чувствовали ничего подобного. Парни устраивались на отдых, расстилая на брезенте спальники. Мы находились в ложбине между барханами, высота которых достигала двухсот футов. Узкий проход тянулся на север и юг. Место напоминало донышко бутылки.
Меня терзала клаустрофобия. С наступлением темноты и холода мир становился нереальным. Возникло ощущение, что мы попали на другую планету — «другую» в плохом смысле слова, как будто зашли за какую-то черту, после которой не было пути назад. Я чувствовал, как мое дыхание выходило из легких рваными поверхностными рывками, и как сердце стучало в груди тяжелым молотом. Что со мной происходило? Мои спутники рассказывали байки и смеялись; на песке, политом бензином, пылали три веселых костерка. А я падал в бездну ужаса. Ситуация ухудшилась еще больше, когда из-за дюн раздался дикий плач. В нем слышались какие-то неземные и сверхъестественные тона. Неужели я сходил с ума? Я украдкой взглянул на сержанта Покорни. Он тоже прислушивался.
— Что это за хрень такая? — спросил Покорни.
— Песок, — бесстрастно ответил Грейнджер.
Он закончил осмотр связного грузовика и присоединился к нам. Прислонившись спиной к правому заднему колесу «Пушки», радист пояснил:
— Когда ветер дует весь день, а затем стихает на ночь, песчинки на поверхности барханов начинают притираться друг к другу.
— И получается такой звук?
— Похоже на вой привидений, верно?
Я не принял его шутки. Мне действительно казалось, что я нахожусь среди призраков. С моих губ едва не сорвалось ругательство, когда Панч, сидевший по другую сторону костра, усмехнулся и указал на меня пальцем.
— Берите пример с мистера Чэпмена. Посмотрите, каким спокойным он стал в больших песках! Перейдя к нам из регулярной армии, вы, сэр, оставили все тревоги позади — всю эту муштру и никому не нужную суету, отдание чести при каждом повороте головы, разносы всяких вышестоящих педиков за то, что у вас не застегнута пуговка или плохо выглажены стрелки на шортах. Я сам колесил в 22-й на «Крусейдере», пока, хвала небесам, не попал сюда. На фронте пустыня напоминает чертов Пиккадилли в час пик — грузовики и пушки, танки и броневики. Парню просто нельзя встать и помочиться, чтобы не забрызгать ногу приятеля. А тут, вдали от этой толкотни, начинается реальная жизнь!
Панч указал рукой на дюны и небо.
— Никаких офицеров — или только пустынные люди, знающие истину. Ничто не тревожит тебя, кроме какого-нибудь скорпиона в твоем ботинке или черной змеи, забравшейся в задницу, пока ты спал.
На четвертый день я улучил момент, чтобы поговорить с сержантом Коллиером. Во время полуденной жары грузовики всегда останавливались на час или два — в основном из-за отсутствия тени, необходимой для солнечных компасов. Мы с Коллиером вскарабкались на небоскреб бархана и через бинокли осмотрели путь впереди, выискивая грузовики Джейка и Ника. Колли предложил мне закурить. Оказалось, что наши дни рождения приходились на один и тот же день — 31 октября. Со своими двадцатью семью годами он был старше меня на пять лет. В гражданской жизни Колли работал оценщиком скота. У него имелись жена по имени Нола (сокращенно от Элеоноры) и три дочери. Он пошел добровольцем во Вторую новозеландскую дивизию, а оттуда — в ПГДД. Колли оказался одним из первых волонтеров, которые служили в пустынных группах с самого начала, когда полковник Бэгнольд основал это особое подразделение.
— Оно называлось тогда ПДД. Патрули дальнего действия.
Когда он поднял портсигар, прикрывая глаза от солнца, я поразился его мощным бицепсам. На одном плече был наколот рисунок «Сладкой семейки» — Папая, Оливковой Оил и их ребеночка. Такую картинку нарисовала для папочки его старшая дочь Сузанна, когда он уплывал на континент. Я восхищался этим человеком. В моей голове замелькали мысли о Роуз и о нашей будущей жизни. Мне хотелось стать таким же, как Коллиер, — прямым и честным парнем, порядочным и верным, без робости в сердце и тараканов в голове.
После полудня мы штурмовали бархан за барханом, разворачиваясь на девяносто градусов и останавливаясь на каждом гребне, чтобы поискать через бинокли далекие отблески машин Уайлдера и Исонсмита. Ни один марш не выматывал меня, как эта поездка по Песчаному морю. Раз за разом мы застревали и вытягивали машины из ям. Наконец, когда на часах было 16:00, мы съехали вниз по склону дюны и поняли, что прошли последнюю гряду.
Перед нами протянулась бесконечная равнина, покрытая гравием. Но куда подевались Джейк и Ник? Разделив патруль на части по два грузовика, мы разъехались в разных направлениях. Наша группа вышла на след колонны прямо перед наступлением темноты. Я выпустил сигнальную ракету, подзывая Колли.