Охота на Роммеля

Прессфилд Стивен

Когда мы вернулись в лагерь, поднялся туман. Ночь стала еще темнее и холоднее. К тому времени наш сводный отряд приготовил лежки и согрел воду для чая.

— Люди чертовски устали, — сказал я Нику. — Что будем делать, командир?

В состоянии истощения человек имеет одно преимущество — он быстрее и легче принимает решения. Ник покосился на склон, возносившийся над нами.

— Я не знаю, что там наверху этой тридцатиэтажной громадины, — ответил он. — Но если мы не поднимемся туда сегодня ночью, то утром немцы уничтожат нас.

3

Для рельефа Северной Африки поднятия, или плато, — часто встречающийся элемент. Высота массива, около которого мы находились, равнялась примерно тремстам футам —

не так много, если сравнивать его с могучими прибрежными уступами в Соллуме или в районе Халфайя. Тем не менее подъем на него обескураживал — особенно если учесть темноту, четыре грузовика на грани поломки и людей, давно перешагнувших через грань истощения. Дополнительными неприятностями были холод и сырость. Склон, котрый мы намеревались штурмовать, походил на все другие в Джебеле. Он состоял из известняка и морских конгломератов — осадочных пород какого-то древнего моря — и представлял собой стену с выступами и ущельями, имевшую некоторый наклон и многоярусную структуру. По крайней мере, стоя внизу, вы не могли увидеть вершину. Для нас в этом имелось два преимущества. Во-первых, мы могли отыскать пологие участки подъема, пригодные для машин. Во-вторых, наши грузовики получили бы надежное прикрытие, если бы мы успели подняться на достаточную высоту до того, как нас заметили бы немцы.

Ник послал меня и Панча на север. Мы должны были проехать на «Лянче» вдоль подножия стены и найти путь наверх.

— Поторопитесь, парни, — сказал он.

Мы понимали его. Наше промедление могло привести к уничтожению всего отряда. А нам не хотелось больше заворачивать тела друзей в шинели и прощаться с ними навсегда. Я посоветовал Колли накормить парней и дать им подремать хотя бы несколько минут. Они не должны были чувствовать себя жертвами холода и темноты.

Через полмили Панч заметил пологий подъем. Я пошел вперед пешком, прихватив с собой лопату и фонарь. Панч ехал за мной по пятам на первой скорости. «Лянча» поднималась вверх рывками и с креном из стороны в стороны. Рев завывавшего мотора разносился на мили. Подъем, который начался, как верблюжья тропа, вскоре сузился до узкой ленты, а затем бесследно исчез. Дальше ехать было невозможно. При спуске со склона нам пришлось двигаться задом. Я сидел за рулем, а Панч направлял меня криками. «Лянча», с ее короткой колесной базой, совершенно не годилась для перемещений на задней скорости. Тормоза и без того уже перегрелись. Последние сорок футов я вообще не мог управлять машиной. «Лянча» выскочила на равнину под аккомпанемент богохульств, доносившийся от бежавшего сзади Панча.

Мы проверили еще три тропы и наконец, решив поберечь сцепление, остановились на последнем подъеме в сотне футов от края плато.

— Должно быть, это тот самый, — сказал Панч.

У нас не было сил и времени на осмотр других подъемов. Когда мы начали спускаться, за линией утеса сверкнули красные полосы. Где-то над нами послышался громкий шум, и вниз посыпались глыбы и щебень. Я подумал, что мы вспугнули стадо диких коз или стаю волков, но Панч пояснил:

— Немцы начали обстрел из пушки.

Посмотрев на равнину, мы увидели в отдалении искры дульных вспышек и полосы трассеров. Немцы не остановились с наступлением темноты. Они по-прежнему шли по нашему следу — точнее, по звуку нашего мотора.

В лагере все были уже на ногах. Грузовики стояли с заведенными двигателями. За те минуты, которые понадобились нам с Панчем для возвращения назад, немцы нашли наших парней и открыли по ним огонь из пушки и двух пулеметов. Из темноты выехали три грузовика и один бронеавтомобиль.

— Как далеко ваша тропа? — спросил Ник.

Естественно, нам не удалось найти ее повторно. Я отметил подъем большим крестом, нарисованным куском известняка на темной скале. Но теперь этот знак не желал появляться. Трассеры, пули и зажигательные снаряды проносились над нашими головами и с визгом отскакивали от скал. Ник созвал совет. Он

планировал уйти от погони, быстро вернувшись по пути, по которому мы приехали сюда. Однако это было слишком рискованно для четырех грузовиков.

— Кто поднимется на откос и отвлечет на себя внимание?

Я посмотрел на Колли.

— Черт с ним, — ответил он, выражая свое согласие.

Протокол военных операций запрещал делить отряд на группы при наличии лишь одной рации. Но если бы мы остались вместе, немцы уничтожили бы нас. Под огнем противника четыре грузовика не смогли бы подняться на плато. Кто-то должен был пойти первым. И кто-то должен был добраться до своих, чтобы выслать помощь остальным.

— Удачи, — сказал Ник.

Мы прошлись по кругу и пожали руки товарищам.

Грузовики Ника, отстреливаясь по ходу движения, сделали вид, что уезжают на север. Затем, прекратив стрельбу, они помчались в темноте на юг. Мы с Панчем нашли подъем, который выглядел похожим на нашу тропу, и начали подниматься по склону. Следующие пять часов были самыми долгими в моей жизни, как, наверное, и в жизни каждого, кто находился в грузовике Колли и в «Лянче». Как только мы выехали из-за выступа утеса, немцы услышали звук наших моторов. Затем поднялась луна, и они увидели нас.

По своим размерам 20-мм пушка Pak, из которой они обстреливали нас, почти не отличалась от «Бреды». Только она стреляла не пулями, а разрывными снарядами. При подъеме на утес «Лянча» ехала первой. За рулем сидел Панч. Мы с Олифантом шли пешком впереди. Колли контролировал пространство между грузовиками. Тропа без проблем провела нас на шестьдесят футов вверх, и мы оказались на пологом склоне, вполне пригодном для езды. Я слышал нараставший рев дизельных моторов — это наши преследователи подгоняли орудия к подножию утеса. По моему приказу все бойцы, кроме водителей, вышли вперед с лопатами и мотыгами. Мы вырубали густой кустарник, засорявший склон, и очищали путь по ходу движения. На какое-то время фортуна повернулась к нам лицом. После очередного зигзага тропы наши машины скрылись от 20-мм пушки за плечом горы. Мы оказались вне зоны обстрела. Однако немцы не теряли время зря. Они развернулись веером, выискивая угол для атаки с фланга. Их пулеметы пожирали ленты трассеров. Мы видели и слышали, как пули разрисовывали утес над нами бодрящими мазками живописца. Когда грузовики поднялись еще на двести футов по склону, перед нами открылось пологое понижение. Но чтобы добраться до него, машинам требовалось проехать по осыпи, за которой зиял отвесный обрыв. Панч сделал первую попытку на «Лянче». Я стоял на подножке, зависнув над пропастью. Когда колеса машины закопались в щебень, они стронули осыпь с места. Мы услышали, как плоские камни с грохотом и звонким стуком посыпались со склона в обрыв.

— Не так! — крикнул я. — Давай подниматься на осыпь задним ходом.

Нам потребовался час, чтобы одолеть этот участок. В одном месте, где тропа сужалась почти наполовину, мы оказались на песчаном желобе, едва не висевшем в воздухе. Два парня, с лопатами в руках, укрепили каждый конец, насколько это было возможно. Грузовики шли в дюйме от пропасти, затем выезжали на пологий склон, и так повторялось четыре раза, пока мы не поднялись еще на шестьдесят футов. К тому времени немцы устроились под нами и молотили склон утеса изо всех орудий. Во время пауз мы слышали их голоса.

— Спускайтесь, друзья, — кричал один из них на идеальном кембриджском английском. — Мы накормим вас горячей похлебкой!

Наши машины выбрались на новый ярус, прикрытый снизу. Огонь противника уже не представлял опасности. Панч подошел к краю обрыва и крикнул:

— Кто вы такие, засранцы?

— 288-я боевая группа, — донесся ответ. — Парни, будьте благоразумными. Не швыряйте на ветер свои жизни.

Я приказал Олифанту и Грейнджеру взять «Виккерс» и залечь в теснине, чтобы оказать этим ублюдкам радушный прием, если они отправят в погоню за нами пеший отряд.