Охота на тигра. Танки на мосту!
Шрифт:
— Есть! Один спекся! Павел, хватит! Отбили. Ишь, прут, как осатанелые. Видать, заблудились, сидели ночь в балочке...
Старший лейтенант опустил бинокль, взглянул на меня.
— Давай к шоссе! Заводи свой чертопхай. Пулемет исправен?
— Не стрелял. Должен...
Пока я заводил мотор, Володька со старшим лейтенантом установили магазин на пулемете, попробовали его, дав очередь.
— Живее!
Мы вскочили на мотоцикл, поехали к шоссе, но опоздали. Машины, несмотря на выстрелы и крики бойцов, мчались по шоссе. На передней, приоткрыв дверцу кабины, стоял на
— Стойте! — закричал сидевший позади меня старший лейтенант. — Возьмите человека!
Однако командир пограничников, очевидно, не расслышал, махнул рукой назад.
— Танки!! Нас обстреляли! Немецкие танки. Сматывайтесь!
И машины одна за другой, не сбавляя хода, пронеслись мимо, раньше чем мы подъехали к шоссе.
Старший лейтенант выругался:
— Смотри, как в панику ударились. А еще пограничники. — Он повернулся к Володьке: — Вот что, Володька, ты с ним поедешь! Ясно?
— Никуда я от тебя не поеду, — глядя на губы старшего лейтенанта, сказал побледневший Володька.
— Ясно? — прикрикнул на него командир.
— Не поеду! — уперся боец и затряс головой. — Вася, я не поеду. Я с вами. Я с тобой начинал... До конца! — Даже слезы выступили на его глазах.
Старший лейтенант соскочил с седла, ласково потрепал здоровой рукой по плечу бойца, заглянул ему в лицо.
— Не дури, Володька. Это очень важно, о-че-ень ва-ажно. Понял?
Мы услышали характерный звук моторов немецких самолетов, подняли головы. Высоко в небе были видны красивые серебристые силуэты летящих на восток бомбардировщиков. Семь, за ними девятка, выше — штук десять тонких, как осы, «мессершмиттов».
— Понял? — наклонился к Володьке старший лейтенант. — Некого мне посылать. А ты все равно... Я ведь не виноват, что ты оглох. И нога у тебя... Понял? Поезжай. До моста не останавливайся. До моста! Ясно?
Володька умоляющими глазами смотрел на командира.
— Ладно, ну ладно, — улыбнулся старший лейтенант. — После войны встретимся... Давай до моста! — Он наклонился, обнял здоровой рукой бойца, и они расцеловались. — Давай, диверсант. Жми!
Меня не надо было подгонять. Через несколько секунд мотоцикл уже несся вслед за улепетывающими на восток пограничниками.
— Слушай, — тронул меня за локоть Володька. — Давай договоримся — без фокусов. Иначе я тебе в два счета голову сверну, как цыпленку. Руки у меня здоровые. Ясно?
Я весело кивнул головой.
— Тогда порядок! — сказал он удовлетворенно.
Милый Володька... Я жал вовсю, не отрывал глаз от дороги и думал о старшем лейтенанте и его бойцах, оставшихся там, на переднем рубеже. Прекрасные, бесстрашные люди. Даже маленький визгливый боец, доставивший мне столько горьких минут, казался теперь симпатичным. «Шнель, шнель!..» Кто из них останется жив, кто уцелеет в бою, что начнется в это утро, может быть, через несколько минут?
Нам навстречу прошли две машины с бойцами в кузовах и противотанковыми пушками на прицепе, затем прогромыхал танк КВ, облепленный пехотинцами. Володька обрадовался танку, пушкам — подкрепление!
Вскорости мы
— Воздух! — заорал Володька, раньше меня понявший, что происходит.
Соскакивая с седла, я оглянулся — три самолета шли в нашу сторону. Позади них на шоссе вздымались темные веера взрывов. Мы все же успели отбежать в сторону метров пятнадцать, как Володька повалил меня на землю. Вовремя — позади рванула бомба, расколола, как мне показалось, земную твердь. Парализованный страхом, я ждал новых взрывов, но их не было слышно. На нас посыпались комья, щепки. Володька лежал рядом, повернув голову, он смотрел одним глазом на небо. Я тоже отважился глянуть вверх. Самолеты очерчивали широкий круг над нами; на их плоскостях играли розоватые отсветы лучей взошедшего солнца. Очертили два круга и, с ревом набирая высоту, ушли на восток.
Мы поднялись. На шоссе дымила небольшая воронка. Бомба, одна, единственная бомба угодила между нашим мотоциклом и машиной пограничников. Мотоцикл с согнутой рамой и сплющенной коляской лежал в кювете, машину взрывом опрокинуло на бок.
Среди пограничников оказались раненые. Один — тяжело. Его несли на руках к первой машине.
— Поедем с ними, — дернул меня за рукав Володька. — Понял? Лезь на машину.
На машину, которая была к нам поближе, нас не пустили. Пограничник оттолкнул Володьку прикладом.
— Куда?! Назад! Нельзя, не разрешается! — грозно заорал он.
— Ты что, чокнутый! — возмутился Володька, готовый вступить в драку, но тут еще два пограничника вскинули оружие. Они глядели на нас молча, волками. — Вот гады, — ожесточенно плюнул Володька. — Звери, а не люди. Давай на первую, там командир.
У головной машины пограничники сгрудились возле тяжелораненого, делали перевязку. Володька подсадил меня в кузов и взобрался сам. Мы сели на скамью спиной к кабине. Раненого осторожно подняли на плащ-палатке в кузов, уложили на днище. Нас заметили, когда машина тронулась. Пограничник с тремя треугольниками на петлицах, с медалью «За отвагу» на груди, взглянув на нас, даже рот открыл от удивления.
— Вы откуда? Кто такие?
— Товарищ старший сержант... — начал было Володька.
Пограничник не стал его слушать, перегнулся за борт к кабине и крикнул:
— Товарищ капитан, у нас прибавка! Двое...
Командир пограничников немедленно вылез из кабины, занес ногу в запыленном хромовом сапоге за борт и легко вскочил в кузов. Второй раз за сутки я подивился человечьим глазам: глаза девушки-санинструктора запомнились мне и вот глаза капитана... У командира пограничников были глаза рыси — светлые, жестокие. Но такими они были только первое мгновение. Рассматривая нас, капитан подобрел, и в его вопросе прозвучала не угроза, а скорее насмешка.