Охота на зайца. Комедия неудачников
Шрифт:
*
В мою дверь стучат.
Мое служебное купе — вполне приличное обиталище. Довольно просторное, с сиденьем, раскладывающимся в лежак, и здоровенным баком для белья, крышка которого служит нам письменным столом. Это мой дом, мое логово, и никто не имеет права сюда входить, даже таможенники всегда стучат, прежде чем меня побеспокоить. К Ришару, конечно, это не относится. Среди проводников такое допустимо.
— Эй, Антуан, видал, кто у тебя в вагоне?
— Мик Джаггер или еще того круче?
— Круче: самая красивая в мире рыжуха.
— Ну–ну… Когда ты в последний раз такое же говорил, это оказался трансвестит с виа Амедео. Лучше бы ты своими билетами занялся,
— Одно другому не помеха. Дашь телик посмотреть?
Ну вот. Ради этого он и приперся. Наши служебные купе примыкают непосредственно к туалетам, и в некоторых имеется «телик» — потайная дырочка, просверленная в незапамятные времена каким–то коллегой–извращенцем. Расположена она под коробкой для туалетной бумаги, совершенно незаметна и дает глубокий обзор унитаза. Я не слишком пуританин, но в тот единственный раз, когда я попробовал, девушка вышла оттуда и обратилась ко мне за каким–то разъяснением с самой невинной в мире улыбкой. Стыд окрасил пурпуром мои щеки. С того самого раза желание подсматривать у меня уже ни разу больше не возникало.
Ришар — парень жизнерадостный, симпатяга, хитрюга, бабник и невероятный лодырь. Я его очень люблю. Мы с ним ровесники, но я отношусь к нему как к мальчишке, которого нужно то подбадривать, то отчитывать. Как товарищ в дороге он стоит многих других, если отвлечься от его неустанной погони за удовольствиями. За всевозможными удовольствиями. Думаю, он и ночные поезда выбрал ради этого.
— Сейчас не время, зайди чуть позже. И потом, ты же знаешь, меня это не забавляет…
— А тебя никто силком не тянет. Но ты прав, сейчас не лучшее время. Ближе к Долю поглядим, у меня есть шанс прихватить эту рыжую. Ладно, зайди ко мне перед Дижоном, Эрика возьмем с собой.
— … Эрика? Так он сумел поменять свою Флоренцию?
— Угу… с тем новеньким, не знаю, как его зовут. Эх, этот Эрик… угораздило же влюбиться в венецианку! Сплошные заморочки.
— Не больше, чем с римлянкой.
— Уж ты–то кое–что об этом знаешь, а? Кстати, когда ты меня познакомишь с твоей Розанной?
— Никогда. До скорого.
— Не знаю, как это вы с Эриком устраиваетесь. Одна невеста в Париже, другая в Италии. Пользуетесь тут служебным положением, чтобы девушек соблазнять. Отольется вам это когда–нибудь.
— Поживем — увидим. А пока проваливай. Зайду за тобой перед Дижоном. И еще: я сегодня еле жив, так что лягу пораньше. Как ты насчет подсадных, возьмешь к себе?
— А махнуться не хочешь? Присылай, только на обратном моих возьмешь.
Подсадные — это пассажиры без брони, им продают свободные места. Заполнять бумаги, менять валюту по курсу, выдавать постельные принадлежности — не хочу со всем этим возиться.
Едва Ришар собирается выйти, как на пороге возникает давешняя старушенция. Опять начинается водевиль.
— Вы контролер?
— Премного благодарен, — отвечаю я несколько желчно, — я всего лишь проводник.
— Э… видите ли… у меня проблемы с моим песиком. Он, видите ли, не поладил с одним мальчиком, довольно плохо воспитанным впрочем, и, видите ли, нас шестеро в купе. Вы не могли бы вмешаться?
— Конечно. У вас ведь наверняка есть корзина для вашей собаки и справка о прививках? Вы ведь заплатили за ее провоз? Купили ей билет? Думаю, что и страховка «Международных поездов» у вас есть.
— То есть… Думаю, я сама разберусь с малышом.
Она уходит, раздосадованная, к своему барбосу. Ришар все еще здесь и как–то странно ухмыляется.
— Неплохо, Антуан. Верен самому себе. До скорого.
Понимаю, что он хочет сказать.
Враки все это…
Нельзя ограничиваться только ими. Случалось, я делал и такое, что далеко выходило за пределы моих служебных обязанностей. Я ночь напролет возился с одной беременной, вынужденной возвратиться на родину из–за своего большого живота; прятал в собственном купе запуганного мальчишку; часами выслушивал женщину, едва избавившуюся от какого–то кошмара; находил спокойный уголок для парочек, влюбленных по самые уши; провожал до дома стариков в Риме или Флоренции; торговался с таможенниками из–за арабов и индусов, чтобы их не ссадили на границе; молил контролеров о милосердии к юным придуркам, решившим путешествовать без билета. Но об этом никто не знает. Порой я спрашиваю сам себя, как это мне удается быть способным и на лучшее, и на худшее. Не знаю, в чем тут дело, наверное, что–то неуловимое, какой–то инстинкт, который в мгновение ока, в долю секунды заставляет меня отличить нечто по–настоящему срочное от пустяка.
Ну да… Что предпочтительнее: дать двум подросткам покайфовать или приютить какого–то типа, торчащего в три часа ночи на вокзале в Лозанне? Выбор вроде простой, но надо учесть, что юнцы–то, быть может, никогда больше не увидятся, потому что девчушка едет лечиться от лейкемии в какую–то больницу в Гренобле. И надо было также послушать того идиота из Лозанны: «Мне нужно место в пустом купе, я не выношу запаха ног, а спать могу только в направлении движения, и разбудите меня за десять минут до Дижона, один из ваших коллег меня как–то уже подвел, я этот поезд знаю, мой чемодан на перроне, проводите меня в мое купе». Только каким–то чудом я не заехал ему по морде. До сих пор вспоминаю его проклятия, когда поезд тронулся. Дело было осенью.
Я такой же, как все, предпочитаю иметь выбор в своих поступках. Мимо нас только что промчался встречный поезд, тоже идущий на полной скорости. Я так и не сумел привыкнуть к этим внезапным оплеухам ветра и децибел. Вижу, как появляется какая–то девица в мини–юбке и джинсовой курточке со значком, на котором можно прочесть: ITALIANS DO IT BETTER. [2] Она не очень–то красива, но я стараюсь не дать ей прочесть это по моему лицу.
— Французи, ви молодже другие проводники. Как тебя зватти?
2
Итальянцы делают это лучше (англ.).