Охота Полуночника
Шрифт:
На третий день моего пребывания в городе миссис Робишо, владелица пансиона, где я остановился, за завтраком стала расспрашивать меня о моем португальском происхождении.
— Вы знаете, я ничуть не удивлюсь, если в Чарльстоне у вас есть родня! — воскликнула она.
— Прошу прощения?
— Некоторые евреи в Чарльстоне разговаривают по-португальски. Мне говорили, что они прибыли из этой страны.
И она рассказала, что в Чарльстоне сотни евреев, а на Хэсселл-стрит есть их церковь,
Почти всю дорогу туда я бежал бегом и увидел синагогу Бет Элохим, внушительное здание в георгианском стиле, окруженное металлическим забором с заостренными пиками, с высокими железными воротами.
Когда я подошел, ворота были открыты, и иссохший, морщинистый старик в большой черной шляпе и талесе открывал дверь. Звали его Хартвиг Розенберг, и был он кантором, отвечающим за пение литургии. Он отнесся ко мне очень подозрительно, пока я не упомянул, что и сам еврей.
Тогда он протянул мне широкополую шляпу и провел меня в саму синагогу. Столбы света с пляшущими в них пылинками и эхо наших шагов наконец-то подарили мне первые минуты покоя, которого я не испытывал с момента появления в Чарльстоне. Здесь я не чувствовал себя одиноким; здесь были люди, которые поймут меня и посочувствуют положению Полуночника.
На мои вопросы мистер Розенберг отвечал, что в Чарльстоне нет никого по фамилии Зарко, но живет не менее двухсот евреев португальского происхождения. Он назвал мне самые распространенные фамилии; среди был даже один Перейра — это девичья фамилия бабушки Розы. Здесь семья писалась Перрера.
Какая удача, думал я, словно прошел в ворота братства, так давно запертые. Я рассказал кантору, зачем я здесь, и пришел в уныние, услышав, что в конгрегации много рабовладельцев. Старейшины еврейской общины — придерживаясь традиций и законов христианского большинства — не имели ничего против при условии, что к неграм относятся с уважением.
Тогда я спросил, что у них называется уважением — возможно, отрубить у негодного раба только четыре пальца на ноге вместо пяти? На это мистер Розенберг, внимательно посмотрев на меня, ответил:
— Мне не требуются уроки нравственности от таких, как вы, сэр. Для евреев Чарльстона это вопрос выживания. Если мы будем держаться особняком, наша община подвергнется огромному риску.
Его резкие и одновременно снисходительные манеры привели меня в бешенство.
— Стало быть, вы готовы предать дух Исхода из Египта, сэр, и желаете сделаться добрыми христианами? Именно это вы пытаетесь мне сказать?
— Очень умно, мистер Стюарт, только вы не живете в Чарльстоне, следовательно, не знаете, какому давлению мы здесь подвергаемся. Если мне будет позволительно сказать, сэр, перечитайте Тору, тогда поймете, что вопрос выживания нашего народа — самая важная в ней тема. И пока я служу этой общине, мы останемся ей верны.
Конечно, я бы с удовольствием спорил с ним и дальше, но предпочел промолчать,
Поэтому я даже принес извинения за свою горячность, хотя, должен признаться, сразу же пожалел об этом.
Умиротворенный кантор пообещал, что спросит в пятницу вечером в общине, не видел ли кто моего друга или хотя бы слышал о нем.
— Возможно, — сказал он, улыбаясь, чтобы сгладить возникшую между нами неловкость, — он даже принадлежит кому-нибудь из наших. Право же, это было бы удачей.
— О да, удачей, — отозвался я, не в силах скрыть отвращение.
Я покинул Бет Элохим с адресом мистера Перреры. Ему принадлежал магазин одежды на Митинг-стрит, буквально в двух кварталах от синагоги, а жил он за городом. И был рабовладельцем.
Я покинул синагогу, точно зная, что Полуночник даже не сумел бы обратиться за помощью к евреям. Должно быть, Чарльстон казался ему пустыней духа. Если он еще был жив, где нашел он себе место в этом мире?
Я пришел к магазину Исаака Перреры, и меня провели в контору, где над гроссбухом сидел темноволосый человек лет тридцати с оливковой кожей. Он положил перо на подставку, посмотрел на меня и улыбнулся.
— Чем могу служить, сэр? — спросил он.
— Я сразу перейду к делу, сэр, чтобы не отнимать у вас времени. Я португалец и наполовину еврей. В Чарльстоне я совершенно один, и мне крайне требуется достойный доверия человек, который смог бы помочь мне с моим делом.
Он ответил на ломаном португальском:
— Откуда вы, сэр?
— Я родился в Порту, хотя отец мой — шотландец. Фамилия моей бабушки — Перейра. Она до сих пор живет в Порту, хотя большая часть моей семьи сейчас в Лондоне.
— Да, мне говорили, что в Португалии много людей с фамилией Перейра, — сухо отозвался он.
По его холодному взгляду было ясно, что он не желает принимать в расчет наше возможное родство. Он по-своему давал мне понять, что я не вправе рассчитывать на его содействие. Чтобы подтвердить свою догадку, я сказал:
— Действительно, сэр, их тысячи. И с моей стороны было крайне самонадеянно прийти к вам, исходя из сходства наших фамилий.
— Но вполне понятно, — признал он.
— Я прошу прощения за то, что помешал вам, и оставляю вас с вашей работой. — Я подождал немного, давая ему возможность возразить, но он только кивнул, и я добавил: — Благодарю вас за то, что приняли меня. Это было очень любезно.
Я чувствовал себя настолько униженным, что ограничился коротким натянутым поклоном.
Это был четверг, двадцать восьмое августа, и с каждым новым днем в Америке я все отчетливее понимал, что не был рожден охотником.