Охота Полуночника

Зимлер Ричард

— Готова признать, что ты как всегда прав, — сказала она мне. — Прогулка просто восхитительна.

Разве это не говорит о моем безумии? Ведь даже после таких слов мне все равно хотелось накричать на нее… Я, со своим весом, счел жестоким садиться на одно из этих миниатюрных животных, и вместо этого шел рядом с Лидией, в то время как Граса держала поводья в своих крошечных ручках. Я также нес мяч для игры в крокет, который Граса так обожала в последнее время, что даже отказалась выходить куда-нибудь без него.

К несчастью, царство

животных вскоре восстало против нас. Когда мы дошли до берега реки, мухи, которых привлекли безгранично терпеливые ослики, начали кружить вокруг девочек. Несмотря на все мои попытки отогнать их, Эстер начала волноваться и плакать.

В отчаянии Франциска прикрыла лицо девочки и укутала ее своей мантильей. Граса, не желавшая ехать одна, выразила свое неодобрение долгим пронзительным криком, который, казалось, вот-вот вызовет град и ливень, хотя на июньском небе не было ни облачка.

Пока Франциска утешала Эстер, я посадил Грасу в седло к матери, чтобы все трое могли ехать вместе. Но бедная Филипа начала страдать от такой тяжести. Лидия сосредоточенно смотрела вперед; не желая отступать, я изменил свое решение и занял свое законное место на ее спине. Мы продолжили прогулку, постоянно отбиваясь от мух и переругиваясь. С каждой минутой раздражение Франциски возрастало, а в ее горящих глазах можно было прочесть слова: «Я же тебе говорила!..»

После полутора часов этого шествия, которое напоминало последний путь осужденного на казнь, мы все-таки добрались до моей любимой бухты возле устья реки. Франциска и я разбили лагерь, словно усталые солдаты, пытающиеся оправиться после проигранного сражения.

Теперь дети были счастливы, поскольку река оказалась великолепна а легкий ветерок нес прохладу, но ничто не могло вызвать улыбку на лице Франциски. Я строил замки из песка с Эстер, она весело махала руками и хлопала в ладоши. Я даже на несколько минут поборол свой страх перед водой и завел хихикающую от восторга Грасу в холодную пену, возникающую на краю волн. Все это время Франциска не сказала мне ни слова. Когда мы пообедали и начали собираться в обратный путь, она заявила:

— Я не поеду обратно на этих ослах. Все мое платье сзади покрыто черными и синими пятнами.

— Но я же не могу оставить их здесь.

Она сняла шляпку и распустила свои длинные черные волосы.

— Джон, не мог ты быть столь любезен и объяснить мне кое-что, — сказала она с нетерпением.

— О чем ты? — спросил я, притворяясь, будто не понимаю. Мои актерские способности, очевидно, ненамного улучшились с детства. Нахмурившись, она толкнула меня так сильно, что я чуть не упал.

— Скажи мне, что происходит с тобой?! — закричала она.

Я был так поражен, что на какое-то время утратил дар речи, а потом крикнул в ответ:

— Со мной?! Со мной ничего не происходит. Это с тобой что-то неладно — ты ведешь себя так, словно у тебя язык отсох. И как ты смеешь себя так вести!

Мне самому было противно,

как я говорю с ней, но я уже не мог сдерживаться.

— Лучше молчать, чем говорить таким тоном, — парировала она.

— Я просто думал, что мы сможем провести приятный день, это будет небольшое приключение, вот и все. Но похоже, что мы уже ни на что не способны. Ни на что!

Едва ли я хотел говорить так откровенно, но правду все равно не утаить.

— Ни на что не способны?.. — Ее большие темные глаза гневно сверкнули. — Сударь, вы зашли слишком далеко. Я не сойду с этого места, пока не узнаю точную причину твоего отвратительного настроения в последние недели.

Я порылся в своем мешке и вытащил трубку, чтобы немного перевести дух.

— Не бойся меня, Джон. Я могу выйти из себя, но я все еще твой друг, — сказала она искренне. — И ты никогда не найдешь более верного друга — никогда. Уж в этом я могу тебя уверить.

— Я и не сомневаюсь, — ответил я, но это прозвучало не слишком искренне.

— В чем же дело?

Глядя на ее черное вдовье платье, я вновь представил себе будущее, которого больше всего боялся.

— Мне тяжело… тяжело быть отцом, тяжело иметь семью, за которую я должен нести ответственность. Бывают минуты, когда мне тяжело дышать. Мне очень жаль. Это ужасно с моей стороны, но я часто представляю себе, что бегу прочь, куда глаза глядят.

Я почувствовал себя так, словно бы месяцами бродил по африканской пустыне своих грез, проходя через земли бушменов, чтобы очутиться здесь, в этой крошечной бухте, с Франциской и детьми. Я находился в полной растерянности. Мне казалось, что я пребываю одновременно в двух местах.

Когда моя жена, наконец, повернулась ко мне, ее глаза были влажными от слез.

— И это все, Джон? Тебе тяжело лишь оттого, что у тебя есть семья? Ты действительно страдал из-за этого последние месяцы?

— Я думаю, что да. Я — отец, который сомневается в своей способности заботиться о семье, который не знает, где он и что он делает, который боится, что смерть может прийти за ним в любой момент. Я чувствую себя так, словно сбился с правильного пути.

— И ничего больше, ты уверен?

— Куда уж больше, Франциска? Разве тебе этого мало?

Она провела рукой по волосам и облегченно вздохнула, по ее щекам текли слезы.

— Могло быть гораздо хуже, Джон. Я боялась, что ты отдал свое сердце другой женщине.

Меня словно ножом резануло, когда я понял, каким чудовищем был все это время. Я совершенно не заботился о ее спокойствии.

— Боже мой, о чем я только думал?

Я стал целовать ее лоб и щеки, чтобы поцелуями вымолить прощения.

— Франциска, прости меня. Я сам не понимаю, как человек может одновременно любить и все же испытывать такие чувства. Я никогда не ожидал этого от себя. Прости меня за то, что я был таким идиотом. Но я до сих пор не понимаю многих вещей — прежде всего, в самом себе.