Охота Полуночника
Шрифт:
В этот момент я возненавидел Бенджамина, как он того и боялся.
— Мать часто испытывала нервные потрясения, — сказал я раздраженно. — Ее недомогание было просто утратой душевного равновесия, вызванного…
— Джон, думай, что хочешь. Я только повторил слова Джеймса. Он взял с меня клятву, что я никому не расскажу об этом. Но я должен был сказать тебе правду. Я нарушил клятву ради этого.
Мне стало интересно, знала ли бабушка Роза насчет матери. Я сомневался в этом, иначе она наверняка бы использовала это как оружие против нас.
Бенджамин
— Джон, ты злишься на меня сейчас, и я могу заблуждаться… но позволь дать тебе совет.
Когда я согласился, он сказал:
— Если ты станешь докучать матери расспросами, я уйду и никогда не вернусь.
Я потряс кулаком перед ним в новой вспышке гнева.
— Это она должна чувствовать себя виноватой! Мне лгали все эти годы!
— Даже если и так, она не вынесет того, что ты знаешь правду. Ни за что на свете она не хотела бы этого. Она будет ужасно сердиться на меня.
Я бросил свой стакан в огонь.
— Черт с ней! Ты все сделал правильно. К черту их всех!
— Успокойся! Девочки могут услышать.
— Моих девочек предал их собственный дед, совершив эгоистичный, вероломный поступок. Если бы не он, они могли бы вырасти с Полуночником. Черт побери, неужели вы не видите, как папа предал всех нас — даже самого себя!
— Джон, не забывай, что я тоже пострадал. Мы с Полуночником… — голос Бенджамина прервался. — Я потерял прекрасного помощника в своей работе. Он… он был мне как сын.
Почувствовав раскаяние, я извинился за свои непочтительные слова. Я понял теперь, как мне поступить.
— Бенджамин, я должен сейчас же поехать в Лондон и поговорить со своей матерью. Потом на корабле я отправлюсь в Нью-Йорк. Виолетта не будет возражать, если я остановлюсь у нее на несколько дней. А затем я поеду в Александрию и Чарльстон. Если Полуночник прожил в рабстве все эти семнадцать лет…
Мне показалось, что мир неожиданно потемнел, и я почувствовал себя очень слабым.
— Не могу поверить во все это, — постоянно повторял я. Только теперь я начал видеть, как осколки прошлого складываются воедино, образуя стройную картину. Теперь я знал причины распада своей семьи, которые искал так долго. Каким глупцом я был, считая, что ответ принесет мне облегчение…
Я подумал, знала ли мать о том, как вероломно поступил отец с Полуночником. Если она ничего не знала и, действительно, любила африканца, то, вероятно, решила, что отец убил его.
— Бенджамин, ты совершенно уверен, что мой отец знал, что мать и Полуночник были… были вместе?
— Да. Он обезумел от злости и боли, и совершил этот преступление. Позже, как показывают письма, его терзали угрызения совести. Джон, твой отец не мог вынести того, что он натворил. Он был совершенно надломлен, мой мальчик. — Бенджамин сам выглядел истощенным. Я налил немного вина в его пустой бокал, а сам сделал несколько глотков из бутылки, твердо решив напиться.
— Твой отец никого не любил так сильно, как тебя, — сказал он. — Мне кажется, я должен
Я горько засмеялся.
— Это пустые слова по сравнению с таким предательством.
— Ты ошибаешься, Джон. Ты должен вспомнить, как он обожал тебя.
— Но это обожание не удержало его от продажи Полуночника.
— Это было его роковой ошибкой, но это не значит, что он не желал тебе добра.
Я снова засмеялся и сделал еще один большой глоток.
— Когда именно он открыл вам эту тайну?
— Незадолго до того, как был убит.
— И тогда он передал вам письма?
— Да, так же, как он отдал тебе трубку и часы. Именно это делают мужчины, прежде чем свести счеты с жизнью. Они раздают все, чем обладали.
— Что вы сказали?! — внезапно я снова пришел в ярость.
— Джон, твой отец… Морально опустошенные люди сами ищут ангела смерти. Он надеялся, что, принеся себя в жертву, он расплатится за содеянное. Именно поэтому, мой мальчик, он отдал тебе свои вещи.
Смысл этих слов был невыносим для меня. Я вспомнил мораль басни «Мышь, лягушка и орел», которую я прочитал в книжной лавке сеньора Давида, когда мне было семь лет: «Кто однажды совершит зло, приведет себя к погибели». Затем я еще несколько раз приложился к бутылке вина и Бенджамин, шутливо хлопнув меня по рукам, выхватил бутылку и поставил ее на камин. Зная его любовь ко мне, я понял, что он собирался рассказать мне всю правду сегодня вечером, перед отъездом из Порту. Он воспользовался случайным поводом, когда я сказал, что Виолетта живет сейчас в Нью-Йорке, а затем, специально оговорившись, навел разговор на эту тему. Кроме того, он мог воспринять ее пребывание в Америке как благоприятный знак.
Я не сердился за его притворство и был благодарен, что он все рассказал мне, в какой бы форме он это ни сделал.
— Спасибо, — сказал я.
— За что, мой мальчик?
— За все. Все эти годы я не видел от вас, ничего кроме добра.
— Не один я заслуживаю благодарности. — Жестом он велел мне сесть рядом, а затем рассказал, как Полуночник помог ему избавить мир от Лоренцо Рейса, омерзительного проповедника. Мои подозрения, что в этом убийстве был замешан Бенджамин, наконец подтвердились, хотя он и не посвятил меня во все детали.
Думая об этой тайне и о тайнах своей семьей, я спросил:
— Вы хотели рассказать мне о родителях уже много лет, ведь так?
— Да когда я был моложе, у меня было больше сил, и я мог выносить эти тайны. Теперь я стар, мой мальчик, и мне нужно избавиться от них, чтобы идти вперед и помочь Киру. Но послушай, Джон, тайны — это не мертвецы; они остаются опасными и спустя двадцать, пятьдесят, даже сотню лет после своего возникновения. Будь осторожен. И прости меня.
— Да, Бенджамин. Вы можете быть уверены в этом. И я буду осторожен. По крайней мере, я узнал о прошлом. Знаете, а ведь отец мог поехать в Соединенные Штаты, чтобы найти Полуночника. По крайней мере, он мог бы попытаться.