Охота за головами на Соломоновых островах
Шрифт:
Когда «первая леди Новой Гвинеи» вошла в этот бедлам, ее первыми словами было: «Как у вас мило!» (Мы и сейчас не можем понять, что она хотела этим сказать.) Оказывается, она приехала пригласить нас на обед и была бы нам очень признательна, если мы захватим свои музыкальные инструменты, так как она слышала, что мы играем…
Удивительно, откуда она могла это слышать? И вообще, как она узнала о нашем существовании? И как могло случиться, что нам простили то, чего никогда не простили бы англичанке — весь этот фокус с визитными карточками! Но как бы там ни было, если у нас нет других приглашений, то автомобиль будет прислан за нами…
Вот, дорогой читатель, каков путь продвижения по общественной лестнице в английской колонии. Никто, а особенно женщина, не
Логика подсказывала, что прежде всего мы должны написать портрет хозяйки, и я бы ей это несомненно предложила, если бы не Маргарет, сообщившая мне на ухо, что она получила другой заказ. Чудесно! По-видимому, гости предположили, что написанный мною портрет будет не хуже прелестной музыки Маргарет. Может быть, этому способствовал отменный обед, где все было вкусным, свежим, горячим или холодным и сверкало при свете канделябров. Набирая еду на вилку, я каждый раз вспоминала грязную набедренную повязку, служившую скатертью на «Накапо», нашу тоску по вкусной еде и тем сильнее смаковала каждый кусок, чтобы удержать его вкус в памяти.
Помимо нас, к обеду были приглашены еще двенадцать гостей; в том числе члены какой-то неизвестно что обследующей комиссии, приехавшей из Австралии, и местные тузы. Обед начался рано, часов в восемь, но все мы прибыли к заходу солнца, так как заранее было сообщено, что это явление особенно интересно наблюдать с веранды резиденции, откуда открывался замечательный вид на бухту Бланш.) Коктейли подавались с чисто американским излишеством, вина за обедом были самые различные, а ликеров было чересчур много. После обеда дамы удалились наверх, где пробыли не менее часа, а мужчины использовали это время для продолжения питья. Нет ничего удивительного в том, что после обильных возлияний местный сановник заказал нам свой портрет, заявив, что хочет послать его своей матери. Право, ему не стоило ссылаться на мамашу.
На родине я никогда не обратила бы внимания на заказ, сделанный мне в разгар подобного обеда. Находясь в приподнятом настроении, многие люди готовы рисовать сами или позировать художнику, но впоследствии редко удается добиться, чтобы заказчик назначил часы позирования. На этот раз Маргарет учла прежний опыт и договорилась о часе встречи. С тех пор за нами в обусловленный час приезжала автомашина, отвозившая нас в дом заказчика, где мы работали, а после работы отлично обедали.
Но между обедом у губернатора и первым сеансом нас постиг удар судьбы, и Маргарет сказала, что это в наказание за обжорство, которое мы позволили себе в губернаторской резиденции. Мы заболели дизентерией…
Здесь на рынке продают салат, похожий на латук, и маленькие помидоры. Тогда мы решили каждый день завтракать излюбленным американцами салатом из латука. Вымыл ли Меру недостаточно хорошо принесенные с рынка овощи, прикасался ли к ним дизентерийными руками, но результат был для нас самый плачевный. Жалкие фигуры, отправившиеся на гору писать портрет господина судьи, были лишь оболочками духа экспедиции. Портрет получился плохой. А ведь это был очень важный для нас портрет, и мы надеялись, что он нам поможет получить другие заказы. Мы хотели его переписать, но судья заявил, что портрет хорош, и он не согласен позировать вторично. Заказчик выписал нам чек, и на этом все закончилось.
Я была очень расстроена, что никакая «портретная эпидемия» возникнуть не сможет, но об этом потом, когда мы будем лучше себя чувствовать.
Глава тридцать вторая
Прежде
Меру исчез!.. Мы давно оценили его достоинства, но с момента его исчезновения почувствовали себя полностью парализованными. Он был таким спокойным, таким обходительным (в редкие часы бодрствования). Несмотря на то что обслуживание нас должно было ему претить, мы никогда не слышали грубого ответа. По происхождению он был сыном вождя из Кавьенга (Новая Ирландия), где существует строгое кастовое деление и где рабы считаются худшими людьми, проданными в рабство потому, что их не хотят терпеть в родной деревне. Сыновей вождя было принято посылать в Рабаул, где они должны были учиться точно так же, как сыновья наших крупнейших банкиров едут обучаться делу в европейские банки или сыновья восточных аристократов едут в США. Меру поехал с американцами вербовщиками в качестве личного слуги, чтобы научиться уму-разуму; стиснув зубы, он молча терпел все, как подобает природному аристократу.
Расположенный между «Амбассадором» и типографией двор был тем местом, где бездельничали бои из газетной редакции и личные слуги съемщиков помещений. Это были разбитные ребята, долгое время околачивавшиеся в Рабауле и приобревшие здесь залихватский вид. Волосы они стригли и красили на необычный манер, а их юмор был вполне достоин наших столичных юнцов. Меру своих красивых черных волос не красил, носил очень скромную прическу и презирал лихих городских парней. В ответ они хором издевались над Меру за то, что он прислуживал женщинам. Избежать насмешек он не мог, так как воду для питья приходилось носить из того же места, откуда ее брали остальные; воду для мытья приходилось греть на общем костре, горевшем во дворе. Часто, слыша визг и насмешки, мы удивлялись, как может Меру сохранять терпение.
Мы не сомневались, что Меру сбежал, и даже не винили его, но жизнь без Меру стала сразу невыносимой. Сначала мы думали, что вопрос престижа, не позволяющий белой женщине самой что-либо делать в присутствии туземцев, на нас не распространяется. Но представив себе, как мы будем с ведрами в руках шагать по холлу, расплескивая воду во все стороны, или пользоваться для нагревания воды костром, кокосовую скорлупу для которого принесли не мы, а чужие туземные слуги, или, что еще хуже, будем ходить выливать горшки и ведра, — мы решили, что престиж существует и для нас. Мы боялись, что разухабистые парни будут зубоскалить по нашему адресу, а теперь, после обеда, устроенного в нашу честь губернатором, это было бы недопустимым.
Вскоре мы обнаружили местонахождение Меру — он сидел в тюрьме!
В силу закона ни один завербованный туземный рабочий не может быть передан одним хозяином другому без соответствующей регистрации, обязывающей нового работодателя выполнять условия заключенного ранее договора: кормить, предоставлять жилье и выплачивать заработную плату. По отношению к Меру ничего не было сделано, так как он был временно передан в наше распоряжение. Мы полагали, что основные хозяева Меру пока что в нем не нуждаются, но, как только он им понадобится, они заберут его и поставят нас об этом в известность. Мы были уверены, что Меру квартирует и питается с остальными боями американских вербовщиков, но именно в этой уверенности заключалась наша ошибка. Безропотно работая на нас, Меру шнырял по городу и кормился где и чем попало, спал где удастся. Когда мы узнали об этом, то не могли понять, почему Меру не сказал нам ни слова. Разве только из гордости… Он предпочел иметь дело со своими земляками, работавшими на большом складе и делившими с ним свой скудный паек риса. Это продолжалось до тех пор, покуда служащий склада не обнаружил непрошенного гостя и не передал его в руки полиции. Место нахождения Меру открыл вездесущий и всезнающий редактор газеты.