Охота за слоновой костью. Когда пируют львы. Голубой горизонт. Стервятники

Смит Уилбур

Донеслись звуки заведенных машин. Он узнал тяжелый стук дизельных моторов и понял, что это рефрижераторы. К нему вернулась надежда.

«Это, наверное, Гомо, — подумал он. — И Дэвид…» Но надежда быстро умерла. Лежа на боку и прижимая разорванную артерию, он кинул взгляд на распахнутую дверь и понял, что может наблюдать за происходящим на улице.

В дверном проеме показался белый рефрижератор. Его задним ходом подали к дверям склада. Остановив машину, из кабины выпрыгнул Гомо и тут же вступил в жаркий, с бурной жестикуляцией, спор с главарем банды,

которым, видимо, и был человек со шрамом. Раненый Джонни соображал с трудом, состояние его быстро ухудшалось, поэтому до него не сразу дошел смысл происходящего. «Гомо, — вдруг подумал он, — Гомо с ними. Он все подстроил с генератором».

Впрочем, чему тут удивляться? Джонни прекрасно знал, какого размаха достигает коррупция на государственной службе, во всех министерствах, не только в Управлении Национальных парков. Ему пришлось однажды давать свидетельские показания перед официальной комиссией, занимающейся расследованием коррупции. Он тогда поклялся сделать все от него зависящее, чтобы искоренить это позорное явление. Он знал, кто такой Гомо. Заносчивый, корыстный человек — как раз такой тип, который способен на предательство, но Джонни никак не мог ожидать от него такого коварства.

Внезапно пространство перед складом заполнилось множеством бандитов. Человек со шрамом быстро организовал бригаду грузчиков. Кто-то выстрелом сбил замок с ворот склада, и бандиты, побросав оружие, гурьбой хлынули внутрь. Раздались крики — алчные и радостные, когда они увидели длинные штабеля слоновой кости. Быстро встав цепочкой, бандиты принялись передавать бивни со склада и грузить в рефрижератор.

Перед глазами Джонни поплыли темные круги, а в ушах зазвучало какое-то тихое пение.

«Я умираю», — подумал он равнодушно. Тело его немело, он уже не чувствовал груди.

Усилием воли Джонни сконцентрировался и тотчас решил, что у него галлюцинации — у веранды на фоне заката стоял посол Нинг. На плече его по-прежнему висел бинокль, а манеры, как ни странно, оставались сдержанны и изящны. Джонни попытался крикнуть — предупредить посла о грозящей опасности, но вместо крика из горла его вырвался какой-то тихий, каркающий хрип, который, конечно, не долетел до веранды.

Затем, к удивлению Джонни, к послу приблизился человек со шрамом и поприветствовал его — если не с уважением, то уж, во всяком случае, с каким-то своего рода почтением.

Нинг! В это трудно было поверить. Это Нинг, без всяких сомнений. Нет, это не сон.

До Джонни донеслись голоса посла и человека со шрамом. Они говорили по-английски.

— Вам следует поторопить своих людей, — бросил Нинг Чжэн Гон. — Надо побыстрее нагрузить машины.

Я хочу немедленно отсюда уехать.

— Деньги! — потребовал Сали. — Тысячу долларов…

Его английский был безобразен.

— Вам уже заплатили, — возмутился Чжэн. — Я заплатил вам ваши деньги.

— Еще деньги. Еще тысяча долларов. — Сали нагло ухмыльнулся. — Еще деньги, или мы кончаем грузить. Просто уходим — бросаем кость, бросаем тебя.

— Негодяй, — прошипел

Чжэн.

— Не понимаю, что такое «негодяй»? А ты, наверное, тоже негодяй. — Ухмылка его стала еще шире. — Деньги давай!

— У меня с собой больше нет, — отрубил Чжэн.

— Тогда мы уходим. Сейчас! А грузить кость ты будешь сам!

— Подождите! — быстро нашелся Чжэн. — Денег у меня больше нет. Возьмите вместо этого кость — столько, сколько хотите. Сколько сможете унести.

Чжэн понимал, что браконьеры смогут унести очень немного. Видимо, не больше одного бивня на человека. Двадцать человек, двадцать бивней — совсем недорого.

Пристально глядя на Чжэна, Сали обдумывал предложение. Видимо, плюсы перевесили, и он кивнул: — Ладно! Мы берем кость. — Он повернулся, чтобы уйти.

— Подождите, Сали! — крикнул посол ему вслед. — А что с этими… Вы о них позаботились?

— Все убиты.

— А смотритель, его жена и дети? Их тоже?

— Все, все убиты, — повторил Сали. — Женщина убита, детеныши убиты, все убиты. Мои ребята сделали с ними джиги-джиги — с женщинами. Ух, как хорошо джиги-джиги! Потом они их всех убили.

— А смотритель? Где он?

Сали мотнул головой в сторону двери.

— Я его стрелял: бах, бах! Он мертвый, как дохлая свинья, — засмеялся он. — Хорошая работа, а?

Он закинул автомат на плечо, словно лопату, и ушел, посмеиваясь. Чжэн последовал за ним. Злость придала Джонни силы — особенно когда он услышал слова браконьера о страшной участи Мэвис и детей. Он представлял себе одну картину страшнее другой — так ярко, будто находился там, с ними. За свой век он насмотрелся и на изнасилованных женщин и на разграбленные жилища. Чего он только не повидал во время войны!

Он пополз к столу. Нарастающая злость придавала ему сил. Он понимал, что не сможет воспользоваться оружием. Жить ему оставалось, видимо, всего несколько минут и за это время он должен оставить какую-нибудь записку. На полу валялись бумаги, слетевшие со стола. Если он сможет доползти до них, написать на листе и спрятать его, то полиция узнает, что здесь произошло.

Он с трудом пополз на спине, словно полураздавленная гусеница, прижимая пальцами перебитую артерию. Он подтягивал целую ногу, упирался каблуком в пол, морщась от боли, отталкивался, переползая на пять-десять сантиметров и смазывая для себя путь собственной кровью. Преодолев таким образом метра два, он сумел подползти к листу бумаги, лежащему недалеко от стола, и увидел, что это бланк ведомости на зарплату.

Он даже не успел до него дотянуться, как в комнате вдруг сразу потемнело. В дверном проеме кто-то стоял. Он повернул голову и увидел посла Нинга, смотревшего на него в упор. Посол, видимо, неслышно поднялся на веранду: его шаги скрадывали спортивные туфли на резиновой подошве. Остолбенев от ужаса, он не отрываясь смотрел на Джонни, а затем пронзительно закричал: — Он жив! Сали, сюда! Он жив! — Его фигура исчезла из дверного проема, он побежал по веранде, истошно вопя: — Сали, быстрее сюда!