Охота за слоновой костью. Когда пируют львы. Голубой горизонт. Стервятники

Смит Уилбур

Сэр Фрэнсис был порядочным и уравновешенным человеком и считал, что пристойное поведение на борту способно положительно сказаться на ходе военных действий.

Он запрещал азартные игры, божбу и крепкие напитки.

Дважды в день он молился и призывал моряков вести себя в порту достойно и степенно, хотя Хэл знал, что к этому его совету прислушивались редко. Сейчас сэр Фрэнсис мрачно хмурился, внимая обмену любезностями своих людей с людьми Канюка, но, поскольку невозможно выпороть половину экипажа, чтобы выразить свое недовольство, держал рот на замке, пока фрегат не оказался на таком расстоянии,

чтобы можно было спокойно объясниться.

Тем временем капитан послал слугу в каюту за своим плащом. То, что он собирался сказать Канюку, было официальным заявлением, и следовало быть при всех регалиях. Когда слуга вернулся, сэр Фрэнсис набросил великолепный бархатный плащ на плечи и лишь потом поднес к губам переговорную трубу.

— Доброе утро, милорд!

Канюк подошел к лееру и приветственно поднял руку. Поверх шотландского пледа на нем в свете народившегося утра блестели полудоспехи, пряди рыжих волос из густой, словно стог сена, копны на непокрытой голове плясали на ветру, от чего голова казалась охваченной пламенем.

— Иисус любит тебя, Фрэнки! — крикнул он в ответ, и ветер легко донес его голос.

— Твое место на восточном фланге! — Ветер и гнев вынудили сэра Фрэнсиса быть кратким. — Почему ты оставил свою позицию?

Канюк виновато развел руками.

— У меня мало воды, а терпения не осталось вовсе. Для меня и моих храбрых спутников шестидесяти пяти дней вполне довольно. На побережье Софалы нас ждут рабы и золото.

Его акцент напоминал торопливо скомканный шотландский.

— Твое свидетельство не позволяет тебе нападать на португальские корабли.

— Голландские, португальские, испанские! — усмехнулся Камбре. — Их золото ничуть не хуже. Ты хорошо знаешь, что нет мира за Линией.

— Тебя правильно прозвали Канюком, — раздраженно заметил сэр Фрэнсис, — у тебя аппетит, как у стервятника!

Но Камбре говорил правду. Нет мира за Линией.

Полтора столетия назад, 25 сентября 1493 года, папа Александр VI издал буллу «Inter Caetero», согласно которой по Атлантическому океану с севера на юг проводилась Линия, делившая мир на португальский и испанский. Разве можно было надеяться, что это решение будут уважать другие христианские государства, негодующие и завидующие испанцам и португальцам? Одновременно родилась другая доктрина: «Нет мира за Линией». Она стала паролем каперов и корсаров, и в их сознании ее действие охватывало все неисследованные области океана.

Насилие и убийства, за которые в северных водах объединенные флоты христианских держав преследовали пиратов и вешали на реях их собственных кораблей, совершенные за Линией, встречались с молчаливым одобрением и даже приветствовались. Все воюющие монархи подписывали свидетельства, которые в одно мгновение превращали купцов в каперов, а торговые корабли в военные, отправляющиеся в пока еще неизведанные районы океанов на все расширяющихся просторах земного шара.

Собственное свидетельство сэра Фрэнсиса было подписано Эдвардом Хайдом, графом Кларендоном, лордом-канцлером Англии, от имени его величества короля Карла Второго. Оно позволяло нападать на корабли Голландской республики, с которой Англия вела войну.

— Покидая позицию, ты теряешь право на свою долю добычи! — крикнул сэр Фрэнсис через узкую

полоску воды, разделявшую корабли, но Канюк отвернулся, отдавая приказ рулевому.

Он приказал своему волынщику-сигнальщику, стоявшему в полной готовности:

— Сыграй сэру Фрэнсису, чтобы он помнил нас.

До «Леди Эдвины» донеслась мелодия «Прощайте, острова!»; люди Канюка, как обезьяны, карабкались по стеньгам, распуская паруса. Загремел такелаж «Чайки». С гулом, напоминающим орудийный залп, наполнился главный парус, фрегат поймал юго-восточный ветер и вспорол голубую волну.

Корабль Канюка уходил, а он сам прошел на корму, и его голос перекрыл звуки волынки и шум ветра:

— Да защитит тебя доброта нашего Господа Иисуса Христа, достопочтенный уважаемый брат рыцарь.

В устах Канюка это пожелание прозвучало святотатством.

В украшенном орденским крестом плаще, развевающемся на широких плечах, сэр Фрэнсис смотрел на удаляющийся корабль.

Постепенно язвительные шутки и прочая болтовня стихли. Людей охватило мрачное настроение: все поняли, что их силы, и без того малые, теперь одним махом уменьшились вдвое. Теперь им одним предстоит встретить голландцев, в каком бы составе те ни пришли. Моряки на палубе «Леди Эдвины» и на реях молчали и прятали глаза.

Сэр Фрэнсис откинул голову и рассмеялся.

— Нам больше достанется! — воскликнул он, и все рассмеялись вместе с ним. В свою каюту под полуютом он шел под приветственные крики.

Хэл еще час провел в своем гнезде на марсе. Он думал, долго ли будут бодриться моряки: ведь они лишь дважды в день получают по кружке воды. Хотя земля с ее реками всего в полудне плавания, теперь сэр Фрэнсис не решится направить за водой даже один полубаркас. Голландец может появиться в любой час, и тогда понадобится каждый.

Наконец появился сменщик Хэла.

— На что тут можно поглядеть, парень? — спросил он, усаживаясь рядом.

— Да почти не на что, — ответил Хэл, показывая на крошечные паруса полубаркасов на далеком горизонте. — Ни на одном нет сигнала. Следи за красным флагом: он означает, что они заметили добычу.

Моряк хмыкнул.

— Ты еще поучи меня пердеть.

Но добродушно улыбнулся Хэлу, когда тот начал спускаться.

Юноша улыбнулся ему в ответ.

— Видит Бог, этому тебя учить не надо, мастер Саймон. Я слышал тебя над ведром в нужнике. Не слабее залпа голландца. От грохота в трюме едва не раскололись бревна.

Саймон громко рассмеялся и ухватил Хэла за плечо.

— Проваливай, парень, не то я научу тебя летать на манер альбатроса.

Хэл полез вниз по стеньгам. Вначале он двигался неуклюже — мышцы затекли и занемели после долгой вахты, но вскоре разогрелся и начал передвигаться проворнее. Некоторые моряки на палубе прекратили откачивать воду или штопать паруса и смотрели на него: мальчишка силен и широкоплеч, как парень на три года старше, и ростом уже почти с отца, но еще сохранил свежую гладкую кожу — лицо без единой морщины — и солнечное ощущение молодости. Волосы, перевязанные сзади, выбиваются из-под шапки и блестят в ранних лучах солнца. В подобном возрасте его красота была все еще почти девичьей, и проведшие четыре месяца в море, не видевшие ни одной женщины моряки похотливо уставились на юношу.