Охота за святым Георгием
Шрифт:
Пожалуй, я поторопился сказать, что без горничных. Дверь в квартиру вдовы профессора Бухарцева мне открыла прехорошенькая девушка в белоснежном фартуке, с веником и скребком в руках. Когда я сказал, от кого и откуда, девушка посторонилась и я перешагнул порог квартиры.
Я попал в храм, в настоящий храм. На стенах слабо освещенного коридора тускло поблескивали вереницы икон. Коридор казался длинным, сужающимся, и в конце его иконы будто смыкались, образуя острый угол.
— Ангелина Ивановна у себя? — почему-то шепотом спросил я.
Девушка
В комнате, куда я вошел, царил полумрак. Пахло лекарствами и духами «Красная Москва». На широкой постели, обложенная подушками, полулежала Пиковая дама.
Отечное крупное лицо, тонкие, почти бескровные губы, породистый, с небольшой горбинкой нос, слегка выдающийся подбородок с редкими седыми волосками — все говорило о том, что двадцатый век не первый в жизни Ангелины Ивановны. И только глаза смотрели живо, внимательно и — может, мне это только показалось — с изрядной долей лукавинки и настороженности.
— Пришли?.. Спасибо. Значит, академик Кравцов позвонил, а мне говорил: «Чепуха, старческие причуды…» Наверное, и вы так думаете?
Пришлось объяснить хозяйке, что академик Кравцов звонил полковнику милиции Гончарову, а тот поручил мне прийти и поговорить с Бухарцевой. Не мог же я рассказать ворчливой хозяйке, что капитан милиции Загоруйко в этот час ведет обстоятельный разговор в домоуправлении и в дворницкой.
— Слушаю вас.
Оказывается, вдову профессора последнее время не покидает тревога, что ее дом-музей будет обязательно разграблен.
— Я ночами слышу шаги. Иконы и древнеславянская живопись, которую всю жизнь собирал Павел Афанасьевич Бухарцев, а до этого десятилетиями мои дед и отец, представляют огромную ценность… Их хотят похитить. Я чувствую, я слышу…
Насчет ценностей вдова не преувеличивала. В этом я убедился даже до осмотра всей коллекции, собранной в квартире. В спальне Ангелины Ивановны висела одна из таких уникальных картин… «Святой Георгий»… Двенадцатый век — сообщала прибитая внизу позолоченная табличка. Подумать только, какая глубина — двенадцатый век! Все зыбко, тревожно, междоусобицы, набеги кочевников, битвы, волны свирепых завоевателей…
На темном фоне светилось бледное лицо с широко открытыми, запавшими глазами. Взгляд полон тревоги. Человек сжимает в одной руке копье, в другой — меч. Человек словно хочет сказать: надвигается беда, несчастье, но я, русский воин, готов умереть за родину!
Я загляделся на это чудесное произведение древнего русского искусства. С кровати донеслись слова:
— Смотрите, смотрите… Я тоже часто смотрю в эти тревожные глаза, и меня охватывает предчувствие надвигающейся беды. Я хочу бежать или застыть и принять мученическую смерть…
Что за чертовщина лезет в голову? Хотя оно и понятно… Темный коридор, увешанный ликами святых, бредовый разговор старой помешанной женщины, кругом иконы, молящие глаза, скорбно сжатые
Конечно, обо всем этом я ничего Ангелине Ивановне не сказал. Я должен был внимательно выслушать, пристально оглядеться, вынести определенное суждение и доложить.
Я старался изо всех сил. Ходил по квартире, беседовал, прикинул на глаз стоимость шедевров. И вот итоги моих наблюдений:
Первое. Коллекция икон древнерусской живописи, собственницей которой является Бухарцева, уникальна и баснословно дорога.
Второе. Сама Бухарцева, видимо, немножко не в себе. Дочь бывшего не то архиерея, не то какого-то другого священнослужителя высокого ранга, она безумно дорожит своими сокровищами. Предложения, поступавшие от академии, от близких друзей, сегодня от меня о продаже или сдаче коллекции на хранение государству Бухарцева принимает как святотатство, как посягательство на самое дорогое, что есть у нее в жизни. Даже разговор об этом она считает надругательством над памятью мужа, отца, деда, в общем — до пятого колена. Говорить об этом с Бухарцевой невозможно. Она начинает трястись и требует валидола.
Третье. Все домашние дела возложены на гризетку с манерами Помпадур — Настеньку Колтунову, внучатую племянницу покойного профессора. Настенька, уроженка районного городка Крутоярска, ныне — студентка театрального училища. Готовит себя на амплуа травести. Живет и кормится у старухи. В квартире занимает махонькую комнатку. Видимо, раньше здесь жила домработница. Комната увешана фотографиями Элеоноры Дузе, Сары Бернар, Ермоловой, Комиссаржевской и других актрис из созвездия великих. Бухарцева к девушке относится неплохо — вероятно, потому, что Настя терпеливо переносит все ее прихоти и капризы.
Четвертое. У Бухарцевой имеется еще один родственник — Виктор Орлов, работает киномехаником. Настя характеризует Виктора как шалопая и забулдыгу. Виктор у них почти не бывает. Старуху за глаза называет «ихтиозавром». Доводится Ангелине Ивановне родным племянником, но ни родственной любви, ни уважения к почтенной тетушке не питает.
Пятое. И наконец, о таинственных шагах. На наружной двери квартиры все замки целы. Имеется глазок и дополнительная цепочка. Есть второй ход в кухне. Так же надежно забаррикадирован.
Итоги. Убежден, что налицо типичный маниакальный бред выживающей из ума старой собственницы.
Что и говорить, мои выводы выглядели несколько категорично. Я ждал, что Федор Георгиевич, познакомившись с ними, сделает хотя бы несколько шутливых или язвительных замечаний, на такое он мастак, но ничего подобного не произошло. Полковник внимательно выслушал, поблагодарил и неожиданно, ни к селу ни к городу, предложил в один из ближайших вечеров вместе с женами отправиться в кино.
Итак, Луза отодвинулась неизвестно на когда. По совести говоря, я не жалел, нет. Почему-то я был уверен, что меня ждут ощущения не менее острые, чем рыбная ловля.