Охота

Фукуда Эндрю

Но через несколько лет прекратились и эти слухи.

В одиннадцатый день шестого месяца четвертого года правления восемнадцатого Правителя было объявлено, что геперы вымерли.

Обложка сделана из угольно-черной кожи ягненка, испещренной крошечными бороздками. Она гладкая и вытертая, обвязана витой бечевкой. Страницы с поблескивающим обрезом похрустывают под пальцами и легко отделяются друг от друга, когда я их перелистываю. Тысячи страниц написанных от руки заметок, почерк разборчивый и уверенный. Но тут нет ничего нового. И, несмотря на название, почти ничего об Охоте на геперов. Ничего, кроме короткой истории, записанной на первых двух страницах. Затем автор отошел от темы.

Все остальное представляет собой переписанный и немного переработанный материал из тысяч разных библиотечных учебников. Генеалогические древа, древние стихи, всем известные басни. Даже схемы, чтобы перерисовать которые, вероятно, ушли дни.

Ученый. Естественно, он это написал. Но зачем он провел столько времени — тысячи часов, — заполняя страницы ненужными записями? Я вспоминаю, что о нем рассказывали, о его нестабильном душевном состоянии и загадочном исчезновении.

Да еще этот луч, постепенно тускнеющий с приближением заката. Зачем ему понадобилось создавать его — и еще два, — чтобы они указывали на эту книгу? Записки должны были найти, это очевидно. Но кто и зачем?

Я уже закрываю их, когда замечаю в середине чистую страницу. Как странно. Сотни страниц до и после нее исписаны сверху донизу, тем не менее обе стороны этой оставлены нетронутыми. На ней нет ни следа чернил. Ее белизна как будто кричит о чем-то. Последнее предложение на предыдущей странице даже не закончено — оно обрывается посередине и продолжается на странице, следующей за пустой. Я стучу пальцами по корешку книги, размышляя, что это значит. Как и отраженные лучи, пустая страница скорее всего предназначена именно для того, чтобы привлечь внимание. Но изучая ее, я не могу понять, в чем же тут дело.

Я бессильно оседаю в кресле. Здесь душно. Провожу рукой по шее, чувствуя под подбородком полоску пота и грязи. Мне не нужно даже поднимать руку, чтобы ощутить запах, который я источаю, как собака в жаркий день.

Мой сопровождающий первым это выяснит. Когда он придет за мной после заката и почувствует мой запах, сочащийся из-под двери. Он обежит здание, заглянет в окно — ставни к этому времени будут уже открыты — и обнаружит меня в этом кресле. Я буду сидеть здесь, уставший и печальный, моя грудная клетка будет подниматься и опускаться, делая глубокие вдохи, глаза будут широко раскрыты, потому что, несмотря на то, что я принял решение, мне все равно будет очень страшно. Он увидит, что эмоции волнами распространяются от меня. И тут он поймет. Он не будет звать остальных — не захочет ни с кем делиться. Он прыгнет прямо в окно — хрупкое перед лицом его жажды, как тонкий лед перед факелом, — и прежде чем осколки успеют упасть на пол, вцепится в меня. И разорвет меня клыками и когтями всего за несколько…

И тут мне кое-что приходит в голову.

Белизна пустыни ослепляет, будто мне в глаза плеснули кислотой. Я прикрываю глаза, позволяя свету поступать постепенно, до тех пор, пока не могу смотреть, не моргая, а потом и не щурясь.

До заката еще несколько часов, солнце только начало клониться к западу. Оно не собирается садиться спокойно, заливая небосклон кроваво-красным, окрашивая Пустоши оранжевым и лиловым. Без защитного Купола глиняные хижины кажутся заметными и чуждыми, как крысиный помет. Скоро фотоэлементы почувствуют приближение ночи, и из земли поднимутся стеклянные стены, которые замкнутся в виде купола совершенной формы и защитят геперов от внешнего мира. Мне нужно спешить.

Перед хижинами что-то поблескивает, как сотни бриллиантов в вечернем свете. Пруд. Он был прямо перед носом, пока жажда мучила меня, а мое тело источало запах. Как я мог быть настолько слепым? Там больше воды для питья и мытья, чем мне в принципе могло бы понадобиться. Единственная опасность — сами геперы, которые могут без особой радости отнестись к моему вторжению. Разумеется,

они будут сбиты с толку появлением незнакомца, который почему-то способен противостоять солнечным лучам. Но я знаю, как с ними обращаться. Оскалить клыки, подергать головой из стороны в сторону, пощелкать костями. Я умелый актер. Они разбегутся на все четыре стороны.

У меня неожиданно открылось второе дыхание, и я бегу к деревне. Постепенно глиняные хижины начинают обретать форму, я уже различаю детали. Потом я вижу самих геперов — группку фигур вокруг пруда. Они двигаются, останавливаются, снова двигаются. Это зрелище одновременно действует мне на нервы и возбуждает интерес. Их пятеро. Они меня пока не заметили. Да и с чего бы им смотреть в эту сторону: днем к ним никогда никто не приближался.

Когда я оказываюсь где-то в ста ярдах от них, они меня видят. Один, сидевший на корточках возле пруда, вскакивает на ноги, и его рука взлетает, как пружинное лезвие, указывая на меня. Все остальные тут же оборачиваются. Их реакция мгновенна: они поворачиваются и стремглав несутся к хижинам. Я вижу, как захлопываются ставни и запираются двери. Спустя несколько секунд все покинули пруд, оставив за собой след из перевернутых горшков и ведер. На это я и надеялся.

Ничто не двигается. Ни одной открытой ставни или неплотно запертой двери. Я срываюсь на бег, мои высохшие кости ходят ходуном, щелкая с каждым мучительным шагом. Я не свожу глаз с пруда и уже пью взглядом эту воду. Я приближаюсь, осталось всего пятьдесят ярдов.

Дверь одной из хижин открывается.

Самка — та самка — выходит наружу. На ее лице написан гнев, смешанный со страхом. В правой руке она сжимает копье. На бедрах у нее висит кусок толстой темной кожи, похожий на широкий пояс. К нему привязан ряд опасных на вид кинжалов, странно изогнутых у рукояти.

Я поднимаю руки раскрытыми ладонями к ней. Не знаю, насколько она понимает речь, так что решаю использовать простые слова.

— Все хорошо! Все хорошо! — кричу я, но из моего горла вырываются лишь хриплые нечленораздельные звуки. Я пытаюсь еще раз, однако во рту у меня недостаточно слюны.

Садящееся солнце заливает деревню цветом, как яркая краска, стекающая на пыльные кожаные ботинки. Моя тень противоестественно стелется передо мной, ее кривые пальцы тянутся к девушке-геперу. Я для нее просто силуэт. Нет, не просто — я враг, хищник, охотник: вот почему остальные геперы разбежались. Но при этом и еще кое-что: загадка. Непонятное противоречие: я не растекаюсь на солнце. Поэтому самка не убежала, а стоит передо мной и пытается понять.

Но недолго. С первобытным воплем она кидается мне навстречу, наклонившись и вытянув назад руку. Затем резким движением выбрасывает руку вперед.

Я не сразу понимаю, что происходит. Но когда понимаю, уже поздно. Я слышу свист копья, рассекающего воздух, даже вижу, как древко слегка вибрирует в полете. Оно летит прямо в меня. В конце концов мне везет: я не успеваю отклониться — нет времени, — и копье пролетает прямо над моим левым плечом. Я слышу и чувствую, как оно прорезает воздух.

Тут самка наклоняется к поясу с кинжалами. Меньше чем за секунду отвязывает кинжал и кидает его быстрым движением руки. Он вылетает у нее из ладони, сверкая на солнце. Но она промахивается. Чуть ли не на милю. Кинжал, не причинив никакого вреда, летит в сторону.

«Тени, — думаю я про себя, — эти геперы не больше, чем…»

И в этот момент сверкающий на солнце кинжал поворачивает ко мне, подобно бумерангу, и движется пугающе быстро, посверкивая в лучах заката, как будто зло подмигивая. И прежде чем я успеваю это понять, он уже здесь. Я прыгаю вправо и падаю на землю, кинжал пролетает в дюйме от моей головы, с оглушающим свистом, от которого у меня звенит в ушах. Я неловко приземляюсь, удар выбивает весь воздух из моих легких. Земля оказывается твердой, несмотря на слой песка.