Охота
Шрифт:
Вдруг меня озарило. Я понял, кто ударил меня, лежащего под грудой тел на промерзшей лужайке. Это был его кулак. Вся сцена представилась мне как бы сверху. Вижу извивающиеся руки и ноги. А вот и он: примеривается, вычисляет и наносит удар в ребро. Воспоминание придало мне сил. Я неожиданно изо всех сил дергаю рукой. Он качается, наклоняется в мою сторону, но не отпускает. Тогда я толкаю его бедром. Симпсон, чуть не падая, прислоняется к стене. Через мгновение выпрямляется и поворачивается ко мне лицом. Теперь, когда вместо слов начались действия, он немного остывает. Однако взгляд по-прежнему горит ненавистью.
— Вали
Не стоило мне говорить такие слова. В пабе я вдоволь насмотрелся на драки, и если военные дрались с гражданскими, то первые обычно побеждали.
Симпсон смотрел мне прямо в глаза. Кажется, он в какой-то степени признал мою правоту. Моментально унял свой гнев. Тем не менее от этого типа можно ожидать чего угодно. Я уверен, что он все-таки представляет для меня опасность.
Вдруг наверху раздается голос:
— У вас там все в порядке?
Габби стоит на лестнице. Симпсон расслабляется, на его лице появляется тень улыбки. Офицер словно говорит: «На сей раз тебе повезло, но мы еще встретимся на узкой дорожке». Габби, одетый в халат, спускается к нам.
— Мы обсуждали битву при Каннах, — объясняю я и смело гляжу в глаза Симпсону.
Впрочем, это явный блеф. На самом деле я страшно рад появлению доктора.
Я желаю обоим спокойной ночи и направляюсь к своей комнате.
Все еще взволнован и немного дрожу после стычки. Меня в жизни никогда по-настоящему не били, так что я даже не знаю, чего избежал. В голове еще бродит алкоголь, и ощущаются последствия «травки», поэтому, начнись драка, я бы, несомненно, ринулся в бой. Тем не менее чувствую себя полным идиотом.
Когда я в последний раз так нарывался?
Еще в школе.
Крис Саммер изменился. Стал крутым. Один из его дружков, урод по имени Мертон или Мердок, затеял драку с каким-то говнюком. Тот оказался, впрочем, не робкого десятка, хотя вид имел дурацкий: волосы походили на ядерный гриб, очки крепились лейкопластырем. Они толкали друг друга, потом обменялись несильными ударами. И вдруг говнюк сбивает Мертона с ног. Этот здоровяк оказался слаб в коленках. Он начинает ныть. Тогда Саммер выбирается из собравшейся поглазеть на драку толпы, молча хватает говнюка за волосы и бьет в рожу. Мертон немедленно вскакивает на ноги.
Я подбегаю к Саммеру и тащу его прочь, крича, что так не честно. Это были последние слова, сказанные мной Саммеру.
Несколько зевак повернулись к нам. Повезло: вместо одной драки они увидят сразу две. Кто-то пронзительно закричал: «Врежь ему как следует, Крис!» И он, похоже, собирался вздуть меня по первое число. Но потом, наверное, вспомнил, что мы с ним старые друзья, сплюнул и скрылся в толпе. Дело пахло предательством, грустно о таком вспоминать. Однако даже сейчас я почувствовал прилив адреналина, представляя себе момент схватки.
Меня пробирала дрожь. Очень хотелось встретить где-нибудь Суфи — в большом зале, например. Заглянул на кухню, надеясь застать там ее одну. Не повезло. В тот вечер женщины быстро справились с работой: зал пустовал, свет на кухне не горел. Тем не менее я обыскал все, полагая, что девушка притаилась в каком-нибудь отдаленном уголке. Выглянул в окно, выходившее во двор, где мы с ней недавно сидели, наблюдая за падающим снегом. Представил
Вернулся назад. Теперь у меня есть выбор. Можно пойти в комнату Суфи и спросить девушку, не хочет ли она поговорить… Содрогаюсь при одной мысли об этом. Какой-то кошмар. Со времен Туниса я взял за правило никогда не проявлять инициативу в отношениях с женщинами. Заводя интрижку, я полностью отдаюсь воле своих партнерш. Таким образом снимаю с себя вину и избавляюсь от ответственности. Мой умный, наблюдающий двойник понимает всю фальшь такого подхода к делу, зная, что моя пассивность не может быть полной.
Позволяя командовать собой, я всегда оставляю некоторые лазейки и проявляю своеволие. Только мне всегда удается приглушить внутренний голос, разоблачающий дурное поведение. И я плыву по воле волн.
Сознаю, что веду себя крайне трусливо. Снимая с себя ответственность за поступки, я возлагаю ее на кого-то еще. Игра постоянно заканчивается вничью: полученная выгода уравновешивается потерями другого человека. Трудно жить, осознавая свою трусость. Лишь ужас Туниса делает такой выбор неизбежным.
Знаю, что есть смысл пойти в комнату Суфи. Мне необходимо рассказать о своих чувствах и сообщить девушке, что я крайне нуждаюсь в ней. Не мыслю жизни без нее. Узнав это, она сможет свободно принять решение. Но поступить так не решаюсь. Воля ослабла после многих лет бездействия. Я устал от терзающего меня чувства вины и бесконечных неудач. Итак, возвращаюсь к себе, даже не взглянув на лестницу, ведущую в комнату Суфи. Упускаю мимолетный шанс обретения счастья.
За мгновение до того, как включить свет в комнате, понимаю: что-то не так. Рука задерживается на выключателе. Я не слышу ни малейшего звука, ни даже слабого дыхания, однако ясно ощущаю чье-то присутствие. Неужели Симпсону каким-то образом удалось проникнуть сюда до моего прихода? Что он, черт побери, затевает? Определенно в его планы не входит беседовать со мной о поэзии, несмотря на тесные отношения с Луи Макнейсом. Нет, я унизил его, оттолкнул, и теперь он хочет мстить. Сжимаю кулаки и включаю свет, полагая, что противник на минуту ослепнет после долгого пребывания в темноте.
Это не Симпсон. Обнаженная нежная рука цвета сливы лежит поверх белой простыни. Глаза Суфи закрыты, губы слегка надуты.
— Ну и долго же вы, мальчики, болтаете, — говорит она, не открывая глаз.
А мне показалось, будто она не хотела моргать при вспышке яркого света, чтобы ничем не нарушить свой прекрасный, умиротворенный облик. Люблю ее и хочу сказать об этом. Но вместо этого так широко улыбаюсь, что кажется — верхняя часть моей головы вот-вот отвалится. Суфи, заинтригованная моим молчанием, приоткрывает глаза. Я, очевидно, выглядел круглым дураком, стоя перед ней и глупо таращась с идиотской улыбкой во весь рот. Не в состоянии вымолвить ни слова. А что я мог сказать? «Что ты здесь делаешь? Пожалуйста, встань с моей постели. Мы не должны устраивать подобные встречи»? Я мог бы обратиться к ней только с такой чушью, которая, впрочем, вполне соответствовала бы моему нелепому виду. Но надо же что-то делать. Пора действовать решительно. Беда в том, что я совершенно отвык от энергичных поступков. Стоял и тупо молчал, словно ребенок, очарованный видом фургона с мороженым.