Охотница за душами
Шрифт:
— Госпожа Ночь позволит своим недалёким детям занять свои места?
— Мать Ночи позволит нам сесть? — эхом откликнулся оборотень.
— Я передаю слово Тени Теней, — с нескрываемым облегчением проговорил Светлов.
В чёрных глазах загорелись лукавые огоньки.
— Мать Ночи позволит своим детям разогнуть спины и опустить свои седалища на ровные поверхности, потому что любит их, какими бы недалёкими они ни были. И я говорю вам — можете выпрямиться и сесть. Ибо Матерь свою нужно почитать с открытым взором и распахнутым сердцем, а не в… полусогнутом состоянии.
«Светлов
— Мы слушаем тебя, Госпожа Ночь, — прошелестело за столом. Вампиры и оборотни заняли свои места. Глаза, как и полагается при присутствии высшего существа, опущены, руки сложены на коленях. Только трое выделялись из общего ряда: Бэрринг, не отрывающий взгляда от своего оппонента, Яр, так и не убравший ухмылки с лица, и… Анна, с достоинством держащая осанку и глядящая прямо в омуты мрака на лице Леди Ночи.
Именно голос госпожи Шварц нарушил очередную паузу:
— Поскольку старшие из старших молчат, вторая старшая из младших готова услышать волю Повелительницы. Твои дети ждут слова, Тень Теней.
— Твои дети ждут слова, Тень Теней, — повторил Яр, не сводя испытующего взора с Бэрринга. — Мы готовы выслушать твоё мнение и твою волю, — секундное молчание, — и последовать ей.
— И последовать ей, — одними губами произнёс падре.
— Орден Ока Недремлющего готов услышать волю Хозяйки Ночи, — с достоинством произнёс Охотник.
Медленно, один за другим, взгляды вампиров и оборотней обратились от столешницы к женщине в короне.
Недолгая тишина — и бледные губы раздвинулись в улыбке.
— Хозяйка Ночи всегда с интересом следит за деяниями своих детей. Вот, почему я здесь, — мне интересно. Впервые за долгое время Дети Каина и Потомки Корвинуса пытаются пойти на подобное перемирие, да ещё и под присмотром Ока Недремлющего — и при поддержке рода человеческого. Это — вызов всем четырём сторонам, вызов посерьёзнее иной битвы, ибо поддержание мира во веки веков было куда сложнее любой войны. Мать Ночи милостива к своим детям и принимает их такими, какие они есть. И мне… очень любопытно, смогут ли Дети Ночи и сыны человеческие последовать этому примеру. — Черноволосая гостья плавно заложила ногу на ногу и подпёрла рукой подбородок. — Я, Тень Теней, передаю своё слово. Можете говорить.
— Я не хочу оспаривать первенство возраста. — Духовник клана Печати провёл рукой по галстуку. — Пусть Потомки Корвинуса скажут своё слово.
Рыжий Волк поднялся со своего кресла и тряхнул волосами, отбрасывая с глаз длинную чёлку:
— Я, Яр Рыжий Волк, говорю за детей своей стаи. Невзирая на все разногласия меж нашими семьями — пусть будет мир.
На круглый стол легла тень главы Охотников.
— Я, глава Ордена Ока Недремлющего, говорю за себя и за детей своих. Невзирая на разногласия меж нашими родами — пусть будет мир.
Глаза Бэрринга сверкнули.
— Каждый из птенцов может сказать слово против. Я, лорд Бэрринг, духовник клана Печати и голос Совета, говорю: пусть будет мир.
Тишина была ему ответом.
Его Высочество встал со своего кресла.
— Благодаря моим посланникам, всем вам известны условия сего союза. Я, Принц без королевства, глава Агентства «Альтаир», говорю: пусть будет
— Решение принято. — Голос Светлова был тих и равнодушен. — Теперь на повестку выносится второй и не менее важный вопрос. Охота на Седого Волка.
Глава двадцать вторая
— в которой присутствует тень прошлого, политические игры и скрытое предательство, а также звучат речи Хозяйки Ночи.
Шёпот ночного ветра тихо напевал колыбельные жителям творения давно почившего царя. Бывшая столица Империи, великий город погружался в тревожный, беспокойный полусон. Он никогда не засыпал до конца, этот каменный зверь, вскормленный плотью и кровью и возлежащий на костях людей. Он знал, что сейчас в нём правят бал те, кто когда-то поил его свежими жизнями, и не имел ничего против. Он был молод, по сравнению со своими западными и восточными соседями, но молодость — порок, что проходит со временем, а времени у него было много. И возраст отнюдь не мешал становлению его силы. Не тёмной, но и очень далёкой от света.
Принц без королевства явил себя, нарушив многолетнее уединение, и улицы города заволокло туманом. Тех, кто шёл в этот поздний час по Дворцовой набережной по направлению к Исаакиевскому собору, подобные погодные условия полностью устраивали. Это не был живой, истинный туман, он не искал прячущихся. Он просто стелился над землёй и водой, укрывая их плотным жёлто-белым покрывалом.
Их было двое, тех, кто неторопливым шагом мерял асфальт и брусчатку мраморного обрамления древней реки, некогда воспетого поэтом. Первой шла молодая женщина — осанка, фигура и сила, скрытая даже в походке, не позволяли назвать её просто «девушкой». Невзирая на ночную прохладу, одеяние её состояло лишь из тёмной туники до колен и изящных сандалий тёмной кожи. На плече она несла кофр для виолончели, совершенно не подходивший к подобному наряду.
Её спутник — высокий светловолосый молодой человек — не мог похвастаться столь же изысканным и странным костюмом. Плотная куртка, джинсы и тяжёлые ботинки — стандартный набор ночного гуляки. Ничего выдающегося. Но случайный прохожий, заглянув юноше в глаза, не смог бы остаться равнодушным и просто пройти мимо. В этих светло-зелёных омутах отражалось неземное блаженство. И неземная же, истовая вера. Взгляд юноши сиял. И, казалось, это сияние не даёт туману приблизиться к идущим, разгоняет его.
Они шли медленно, будто вслушиваясь в эхо каждого шага, рождаемое их обувью. Когда до громады храма оставалось несколько десятков метров, женщина остановилась и задумчиво посмотрела вверх, на шпиль.
— Нам туда. На верхнюю галерею. Испробуй вкус своей силы, кариат. — Голос её был негромок, но на диво музыкален. Будто серебряные струны арфы. Или кифары.
— Слушаюсь, великая, — поклонился молодой человек. Его речь более напоминала шелест травы под ногами, покорной и безропотной. Сияние во взоре зелёных глаз стало нестерпимым, а в следующее мгновение волосы странных полуночников рванул всё тот же гуляка-ветер, ставший вдруг озорным и требовательным. Что и не удивительно: на такой высоте его власть была безраздельной. По крайней мере, ему так казалось.