Охотничий пир
Шрифт:
Со стороны коптилен к воротам приближалась другая группа. Несомненно, это были дикие, лесные сапты. Ни один из них не пытался опуститься на четвереньки, бежали они, выпрямившись, подобно людям, и сразу было видно, что с плетью они не знакомы. В лапах дикари сжимали дубины, длинные палки, похожие на копья, а у самого первого был металлический топор, какими слуги рубили в лесу хворост для печей и очага. Где сапт раздобыл эту вещь, кому пришлось платить за неё своей жизнью, не скажет уже никто.
Вооружённый сапт первым добежал к подъёмному мосту. Как раз в это время раздался грохот и скрип цепей,
Башня, где укрывались Эльма с братом, находилась сбоку от ворот, из узкого окна Эльма могла явственно видеть, что творится на мосту.
После двух ударов сапт, видимо понял, что с цепью ему не совладать, и с размаху заклинил топор в узкой щели, куда уходила одна из цепей. Раздался скрежет, мост перекосило, и он перестал подниматься.
— Что ж ты делаешь, зверь! — выкрикнула Эльма.
— Гад! Гад! — вторил ей Лики.
Сути дела он не понимал, но орал на славу. А Эльма видела: не поднимут защитники мост, и ров уже не защитит подход к воротам, бешеные пусть и по кривому мосту, но доберутся к воротам посуху, и, того гляди, ворота могут вынести.
А что Эльма может сделать? Скамеечкой сверху запустить? Так ведь не докинет.
Внизу тяжело заскрипели ворота, на скособоченный мост выскочил дядя Ляс. В руках он сжимал то, что Эльма недавно полагала вертелом. Теперь было ясно, что это пика — оружие охотника и воина. Острие, смазанное жиром от жаркого, было нацелено в грудь большого сапта. Наверное, тот мог спрыгнуть с моста на землю и спасти свою жизнь, но сапт ринулся на человека, лишний раз подтвердив, что когда в лес приходит эпидемия бешенства, животные забывают о себе, и звериные законы для них уже не действуют.
Вместо того чтобы высвобождать подъёмную цепь, дяде Лясу пришлось разбираться с рехнувшимся зверем. Копьё пробило сапта насквозь, выйдя со спины. Но и теперь сапт не остановился, продолжая переть на человека. Дядя Ляс пытался высвободить своё оружие, но умирающий сапт вцепился в железо двумя руками и не отпускал. Точь-в-точь, как маленький сапт, которого дядя, насадив на вертел, сунул в угольный жар.
Чудилось Эльме, что это отец малыша пришёл умирать за своё чадо.
Мощным толчком дядя Ляс опрокинул сапта с торчащей в груди пикой в ров, но освободить зажатую цепь уже не успел, на мост выскочили ещё трое саптов с дубинами в руках. Будь у Ляса его копьё, нападавшим пришлось бы худо, но он остался безоружным против троих саптов. Охотничий нож — плохая защита против трёх дубин. По ту сторону ворот топтались свои, но вряд ли после вечерних возлияний они были готовы к битве. А слуги… они не имели оружия, к тому же, разведя господ по спальням, они тоже приложились к вину, которого было запасено с великим избытком.
Ворота, захлопнувшиеся после вылазки, вновь не раскрылись.
— Дядюшка! — закричала Эльма.
От крика её не много было помощи, а к первым трём саптам набежало ещё несколько, и дядя Ляс упал.
На кривом мосту толпилась уже куча саптов. Удары сыпались
А затем Эльма увидела такое, чего никак не ожидала от взбесившегося зверья. Сапты, дикие и одомашненные, самцы и самки, и едва ли не детёныши, потащили к воротам дрова, заготовленные возле коптилен. Охапки мелкого хвороста, стволы, собранные в буреломе, дрова пиленные и целые брёвна. Через несколько минут на мосту громоздилась преогромная куча сухой древесины. Будь мост полностью поднят, такое бы не удалось, помешал бы ров, огибавший усадьбу; дрова пришлось бы кидать в воду.
Эльма не поняла, откуда взялся огонь: принесли его от коптилен, где могли сохраняться угли, или сапты высекли его сами. В любом случае, такого не могло быть, звери обязаны бояться огня, и тем более, они не могут толково им распорядиться. Но пламя взвилось, обнимая каменные стены усадьбы, вгрызаясь в ворота, которые теперь было не открыть изнутри. Дым поднимался к самым башням, заставляя судорожно кашлять. Эльма поспешно захлопнула окна.
— Что это? — кричал Лики. — Где дядя Ляс?
— Успокойся. Всё будет хорошо… Стены крепкие, отсидимся.
За лесом, где на фоне утренней зари виднелись башни соседской усадьбы, тоже поднимались неистощимые облака дыма, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что это значит. Огонь не в силах справиться с камнем, но сапты выжигали ворота, выкуривая защитников из-за стен. Хотя, скорей всего, люди, отрезанные огнём, попросту не могли покинуть усадьбу и задыхались в дыму.
Оставалось ждать и твердить, как заклинание:
— Стены крепкие, отсидимся. И дядя Ляс вернётся.
* * *
От закоптелого свода доносилась не музыка, а стон, хрип, рычание. Парадный вход в зал казался раззявленной пастью, от дверей осталось несколько головешек, висящих на почернелых петлях. Усмирённый огонь оставался только в очаге и быстро превращал сухие дрова в тлеющий уголь. Столы, кресла — всё было сожжено, как и мебель с верхних этажей.
Пиршественный зал наполняли сапты. Прежде, хоть дикие, хоть одомашненные они попадали сюда только в виде разделанных туш, а теперь по-хозяйски шастали по комнатам и переходам, сволакивали по лестницам тела убитых людей, сдирали одежду, рубили человеческую плоть подобранными ножами и просто острыми сколками камня. Насаживали мясо на тонкие ветки, а то и на трофейные шампуры, совали кровавые куски ближе к угольям, жрали жареное, что дикому зверю вовсе не по чину. Где они могли такому обучиться, никто не скажет. Не сами же придумали.
Попадали живые сапты и в этот зал, но живыми не выходили. Сидели в железных клетках, ждали своей очереди быть наколотыми на вертел. Железные клетки и сейчас целы и не пустуют. В одну брошена схваченная Эльма, в другой — маленький Лики.
Всё, как вчера, только музыка чужая, и мир перечёркнут стальными прутьями.
Здоровенный сапт с дядиным копьём в руке, плотоядно улыбаясь, приблизился к меньшей клетке. Ему бы ещё парадный охотничий костюм, и он был бы неотличим от человека.
Клацнул запор. Сапт распахнул дверцу, приготовился, нацелив копьё.